– Это ты к чему? Я в последнее время ни с кем из родных не ссорилась. Если ты о папе, то он мне чужой.

– Инна…

– И почему не успевают сказать? Папа смертельно болен?

– Типун тебе на язык! Ты что такое говоришь? Инна, не будь монстром, – испугалась моих слов мама.

– Да я просто предположила. Зачем тогда этот разговор? Извиняться все равно не буду. Во-первых, это не в моих правилах, а, во-вторых, мне просить прощения не за что.

– Не в твоих правилах… – эхом отозвалась мама. – Инна, ты сама себя слышишь? Ты еще и жизни-то не видела!

– Я себя слышу, – спокойно откликнулась я. – Но и ты меня услышь! Если он первым извинится, я, возможно, и пойду на мировую. А так…

– В том-то и дело! – горько воскликнула мама. – В том-то и дело, что вы – два упрямца. Неужели так сложно произнести: «Прос-ти!», «из-ви-ни меня!»? Ты не представляешь, какую легкость ты можешь после этого испытать.

– А мне и так нетяжело, – вздохнула я. Обманываю, конечно.

– В любом случае, здесь и тест на ДНК никакой не нужен. Ты – упрямая дочь своего упрямого отца, – грустно подытожила мама.

Звучит обидно, но не поспоришь. И так паршиво на душе. И пахнет яблоками.

Вечером выяснилось, что у меня сразу два провожатых на дачу. Сначала позвонил Сашка, сказал, что жутко соскучился (ну да, ну да) и готов ехать со мной хоть на край света. На мой вопрос, как же его расчудесная Лиза, он ответил, что ей нужно к понедельнику готовиться к какому-то коллоквиуму в университете. Мы договорились с Сашкой на раннее утро, чуть ли не на первую электричку. Конечно, друг мог бы взять у отца машину, но родители, по его словам, завтра сами собираются уехать по делам. «Ну, разумеется, – язвительно подумала я, – зачем брать машину? Все свои! Не перед кем покрасоваться на дорогой иномарке». Это я к тому, что несколько раз видела, как Сашка садился в машину с Лизой и как небрежно трогался с места… А меня вот так ни разу не прокатил. Хотя бы кружок вокруг дома навернули.

Потом объявилась Маринка. Оказывается, Кораблев завтра целый день должен провести со своей семьей, у них там какое-то мероприятие, и отлучаться ему ну никак нельзя. Так что Марина в воскресенье свободна как птица.

– Отлично! – обрадовалась я. – Значит, с утра втроем поедем.

– Втроем? – удивилась Маринка. – Саша с нами?

– Ага, объявился тут, наконец. Сто лет его уже не видела. Неужели от своего кудрявого барана отделался, – недовольно буркнула я.

Трубка промолчала.

– Алло? Марин, ты тут?

– Я? Э-э, да! Слушай, Инна, – начала неуверенно Марина. – Тут вот мама сейчас говорит, завтра ей помочь надо по дому. Вечером к нам какие-то гости придут, да и вообще… Езжайте с Сашей вдвоем.

– Да? Ну, хорошо. Только мы вдвоем быстро не управимся, за лето на даче всего пару раз с мамой были. Там еще листвы, наверное…

– Зато подольше пообщаетесь, – хмыкнула Марина. – Нервишки друг дружке потреплете, как обычно.

Мы еще поболтали немного на разные темы, школьные и не очень, а затем простились до понедельника.

Я натянула наушники (люблю засыпать под музыку) и легла в постель с мыслями о завтрашней поездке на дачу. Слов не подобрать, как дорого мне это место. Правда, чем старше я становлюсь, тем почему-то реже мы туда приезжаем. Самое классное, что есть в нашем доме, – это старый чердак. Он не захламлен всякими ненужными вещами. На нем нет таинственного сундука с сокровищами или платьями, ожерельями начала прошлого века. Зато там есть незалатанная крыша и пыльный гамак. Мама побаивается заходить на чердак, ссылаясь на домовых и летучих мышей. Я человек, в отличие от мамы, рациональный и во всякую подобную ересь типа домовых не верю. И мышей не боюсь. Тем более что за все время ни одной не видела. Правда, однажды мне показалось, что из леса к нам в гости на чердак залетал филин. Пока глаза привыкали к темноте, кто-то грустно ухнул в углу, а затем, тихо захлопав крыльями, выпорхнул в разбитое чердачное окно.