«И как все действительно великие исторические события, эту встречу невозможно измерить тем, что сказано, сделано или достигнуто. Ее значение определяли неосязаемые духовные силы, надежды, устремления, мечты и усилия…

Встреча великолепно задумана и прекрасно осуществлена… В сердцах людей навсегда остаются поступки, душевные движения и воодушевление, которые исходят от сознания принадлежности к человеческому братству. Это укрепляет нашу волю, побуждает к действиям ради избавления мира от ужаса войны».

Известие о встрече в Арджентии всколыхнуло застойную политическую атмосферу в Вашингтоне, по крайней мере на время. Лидеры демократов в конгрессе превозносили Атлантическую хартию как выдающийся документ о целях войны, как подлинную веху на пути к «реальному и прочному миру». Хирам Джонсон и Роберт Тафт обвинили Рузвельта в заключении секретного альянса и подготовке вторжения в Европу. «Нью-Йорк таймс», призывая в передовице из восьми колонок к уничтожению нацистской тирании, провозгласила, что встреча ознаменовала конец изоляционизма; между тем «Нью-Йорк джорнал америкэн» обвинила президента в следовании по стопам Вильсона к войне. «Чикаго трибюн» полковника Маккормика, раздраженная сближением Рузвельта и Черчилля, напоминала своим читателям, что президент – «подлинный потомок того Джеймса Рузвельта, своего прадеда, который в годы революции представлял тори Нью-Йорка и дал клятву верности английскому королю». И друзья и противники рассматривали встречу как прелюдию к более воинственным акциям.

Рузвельт, очевидно, думал иначе. Сделав драматический шаг вперед, он совершил затем свой обычный отскок назад. Помимо маловыразительного послания конгрессу с приложением текста хартии, он мало что предпринял для ее реализации. На первой пресс-конференции, происходившей на «Потомаке» после встречи в Арджентии, он держался, по мнению журналистов, крайне осторожно. Его спросили, как он собирается претворять в жизнь широковещательные цели, содержащиеся в хартии.

– Это обмен мнениями, вот и все. Ничего больше.

– Стали мы ближе к войне?

– Я бы сказал, нет.

– Так прямо и следует вас цитировать?

– Нет, лучше процитируйте косвенно.

Однако, как показали опросы общественного мнения, встречу в море население восприняло положительно. С текстом хартии из восьми пунктов ознакомились 75 процентов опрошенных. Половина из них поддерживали документ полностью или частично. Только четверть относилась к нему прохладно или враждебно. Многие тем не менее не знали содержания хартии или относились к ней индифферентно, и со временем их число увеличилось. Через пять месяцев многие помнили о встрече двух лидеров, но лишь немногие могли вспомнить саму хартию.

Встреча существенно не изменила отношение общественности к рузвельтовской программе помощи Англии. Это отношение оставалось неизменным большую часть 1941 года. На вопрос, заданный в мае: «По вашему личному мнению, президент Рузвельт зашел слишком далеко в своей помощи Англии?» – только четверть опрошенных ответила: «Слишком далеко», другая четверть считала, что «недостаточно», и половина ответила: «Зашел настолько, насколько надо». Эта ситуация продержалась с поразительной стабильностью до конца осени. Очевидно, президент двигался шаг за шагом в соответствии с настроениями общественного мнения. Судя по опросам, он действовал как подлинный представитель народа. Большинство населения одобряло его политику, а с обоих политических флангов он имел равное число критиков. Когда президент стал проводить политику помощи «ради избежания войны», он приобрел поддержку большинства населения.