– Я не знаю! Я не могу никого подозревать.

– Вас ничего не связывает с Россией, Вы не поддерживаете контакт с семьёй, которую оставили здесь много лет назад, Ваши попытки восстановить отношения с сыном также оказались безуспешными. Вся Ваша жизнь последние семь лет за забором «Института Деменции». Но Вы не возвращаетесь туда, где Вам вряд ли что-то может угрожать, а летите в Москву, звоните Владу…

– … попадаете в лапы КГБ, – Борис скорчил именно такую гримасу, с которой любой диссидент должен произносить эти три зловещие буквы.

– А Вы думали в такой ситуации Влад обратится к кому-нибудь из труппы Большого театра? – Филин как мог изобразил пренебрежение и сарказм. «Борис, скорее всего не врёт, – он просто не говорит, что произошло на самом деле и скрывает причины, по которым единственным местом, где он считал, что может быть в безопасности была Россия, а единственным человеком, которому он мог доверять был Влад. Хватит ли пяти минут, чтобы щёлкнул выключатель, и Борис поплыл. Осталось немного поднажать. Поднажмём».

– У меня есть все основания полагать, что Вы лжете. Но меня это не волнует абсолютно. Влад обратился ко мне за советом, и я готов его дать, Филин повернулся к Новаку и произнёс угрожающе – держись от этого дела подальше. Вас я не допрашиваю и ни в чём не обвиняю. В мои обязанности это не входит, как и не входит расследование этого преступления. Оно вообще лежит за рамками моих полномочий. Но мой долг будет выдать Вас органам следствия, если Вас обвинят в этом преступлении, и я не могу его не исполнить. – В последней паре слов появились нотки сожаления, но даже эти нотки, которые могли дать надежду Борису, всё равно не ставили под сомнение намерение генерала выполнить свой долг до конца и любой ценой. Известный приём плохой-хороший полицейский был исполнен соло и перевес был пока на стороне плохого. «Пока достаточно» – Филин замолчал. Более подходящего определения как «повисла тишина» не подобрать.

Филин включил телевизор, который он выключил до этого, вернувшись с папкой, содержащей собранную за столь короткое время информацию о Борисе. Новость о смерти учёных в Австралии повисла и на российском инфо-канале, на который сразу же переключил Филин. «…по одной из версий, выдвинутой следствием, к убийству может быть причастен Борис Цветов, один из коллег погибших учёных, выходец из СССР…».

– Что и требовалось доказать, – Филин с теперь уже нескрываемым сожалением закончил выступление. «Как вовремя» – и похвалил про себя телевизор.

Оценив виртуозное исполнение Филина, до этого молчавший Влад включился в разговор. Не составляет большого труда понять, что он бросится помогать «доброй половине Филина».

– Мы не должны этого делать! У меня есть подозрения, что Борису может угрожать в Лондоне опасность!

– Если он ни в чём не виноват ему ничего не угрожает, – сухо ответил Филин.

Борис с надеждой смотрел на Влада.

– Борис, Вы мне звонили за несколько дней до этого и уже тогда планировали вернуться в Россию? Вас ведь что-то натолкнуло на такие мысли. – Борис слушал Влада опустив голову. – Вы обратились ко мне за помощью, в этих обстоятельствах я постарался сделать для Вас максимум возможного и в меру своих сил продолжу помогать, но Вы должны понять, ни я ни Сергей не сможем, да и не согласимся помогать Вам, если Вы будете пытаться использовать нас вслепую.

Борис продолжал сидеть, опустив голову. Часто повторяющиеся паузы отнимали время у присутствующих. Особенно это раздражало Филина. Он до сих пор не ответил на важный для себя вопрос – является ли происходящее частью спланированной провокации.