Это не просто оргия – это протест против советской действительности, в которой, как известно – секса нет.

Воспоминание шестое

Летний вечер год 1976 Днепропетровск набережная Мандрыковского канала.

Трое два парня и девушка, гуляют, разговаривая о литературе. Жарко. Захотелось искупаться. Пошли на берег без всякой стеснительности разделись донага (купальников с собой не взяли) искупались, вдоволь наплававшись вышли оделись и пошли дальше продолжать обсуждать свою литературную тему. Эта тема в этот вечер интересовала их больше всего.

Школа

Рассказав о том, как меня целовали, самое время рассказать о том, как меня били.

С детства, ровесники, меня называли психом. Если кто и решался драться со мной, так это были старшие, и более сильные ребята.

Я никогда не начинал первым. Вообще до сих пор у меня никогда не было удовольствия кого-то бить. Не знаю даже, как это сложилось.

В школе, в первых классах школы, меня не трогали и я практически никогда не дрался. А зачем?

Всё изменилось к четвёртому классу.

В своём десятилетнем возрасте, я уже был воспитанным буржуазным мальчиком. Я никогда не дёргал девочек за косички, не плевался в них бумажными шариками, а наоборот, подавал пальто, был почти всегда вежлив.

Девочкам это нравилось, а вот мальчикам это наблюдавшим, это не нравилось совсем.

После того, как умер мой (пусть не родной, но любимый) дед Гриша, я стал учиться на единицы, и меня перевели в другую школу, потому что бабушка должна была идти работать, а следить за моими занятиями она не могла. Я перебрался назад к маме и ёё новому мужу.

В новой школе, я просто не понял, кто есть кто и не секунды не размышляя, вступил в драку, с тогда признанным лидером класса, Гурой (фамилия Гурко). Впоследствии мы дружили, но тогда заработав по синяку, разошлись.

Но на моих одноклассников (как я потом узнал) это произвело впечатление и один на один, никогда, ни кто из них со мной не дрался.

Но то, что девочки со мной общались иначе, чем с ними, их всегда раздражало.

Зато собравшись кучей меня лупили не один раз, и иногда очень жестоко.

Лупили, набросив что-то наголову, так, чтобы я потом не знал, кого бить.

Часто лупили старшие.

Но что с этим поделаешь? Я ходил с синяками, но выводов, которых от меня ждали, не делал.

Сборы

Перелом произошел, когда перед армией, от военкомата, нас забрали на трёхдневные сборы.

Девочек там не было. Но что-то в моём поведении, даже не знаю, возможно независимом, очень моих сверстников раздражало. Или я не всё делал как они, или выражение моего лица им не нравилось, но меня решили побить. Побить, как обычно, толпой. Сделать тёмную.

Но к тому моменту, у меня уже развилось предвкушение этого действа.

Когда дали отбой, я умудрился, так чтобы ни кто не увидел, лечь в одежде. Они не смотрели в мою сторону, боясь спугнуть.

Я сделал вид, что засыпаю от усталости, но как только выключили свет, вскочил, взял в руки табурет, на котором должны были лежать мои вещи, и стал в изголовье кровати.

На моё одеяло и подушку с разных сторон обрушились десятки ударов, а я начал работать табуреткой.

Я бил насколько хватало сил. Бил в темноту от ненависти за трусость и подлость. Сначала бил табуретом, потом тем, что от него осталось.

Двумя ножками, как нунчаками я проложил себе путь к выходу и убежал, как раз в тот момент, когда включился свет.

Тут до тех, кто решил устроить тёмную, начало доходить, что будет утром.

А утром, когда меня не обнаружат, а на десятке тех, кто меня собрался бить, обнаружат следы табуретки, то это будет большое ЧП, и их вынудят рассказать, что случилось. Отмолчаться не дадут, поскольку у начальства могут быть сомнения в том, что я вообще жив.