Его лицо окаменело, челюсти сжались, синие глаза, казалось, подернулись ледяной коркой. С подчеркнутой аккуратностью он положил фисташково-абрикосовое пирожное точно на то место пергаментного листа, с которого его взял. Растерянно потерев пальцы, он смахнул с них остатки фисташковой присыпки.

Если бы он был другим человеком, она испытала бы чувство вины за то, что вызвала у него такую растерянность.

Не сводя с него взгляда, Магали мило улыбнулась. И резко отвернувшись от той самой восхитительной красоты, с которой, вероятно, столкнулась впервые в жизни, она стремительно вышла из мастерской с гордо поднятой головой.

С особым удовольствием она отметила, как звонко в полной тишине процокали ее каблучки.

День Филиппа складывался вполне удачно до того момента, как странная ведьмочка, казалось, околдовала его, и он продолжал пребывать в потрясении, неспособный поверить случившемуся.

Он не мог поверить, что она отказалась попробовать его макаруны. Он же предложил ей свежайшее пирожное. Не просто сделанное по его рецепту, но собственноручно им самим приготовленное. А она отвергла его. Отвергла лучшее творение, его Dйsir[16]. Абрикосовый аромат, припудренный фисташковой пыльцой, с тайным, сокрытым в ракушке сгустком фисташкового пралине, порождающим, подобно той самой точке Джи[17], высшее наслаждение. Ну разумеется, в рекламных буклетах он не называл это пралине точкой Джи, но создавал все рецепты, четко следуя глубокому убеждению: каждое кулинарное изделие должно иметь свой оргазм, свою кульминацию блаженства, которая потрясает совершенно неожиданно. И побуждает тех, кто пробует его десерты, трепетать от наслаждения, сладострастно закрывая глаза.

Самые впечатлительные из его клиентов с первого же кусочка начинали постанывать от удовольствия. И такой отклик ему жутко нравился. Он предпочел бы увидеть, как ужасный и страстный гнев Магали Шодрон превращается в стон наслаждения. Причем она не оставила ему никакого иного выбора, учитывая прежде всего то, что ее привел в ярость сам факт его существования.

Она явилась к нему с откровенным вызовом. В расстегнутой кожаной амуниции и не скрывавшей стройности шелковой блузке, она осмелилась показать ему свои уязвимые места. Искушая его своими прелестями. С гордо вздернутым подбородком и карими глазами – такими пылкими и такими холодными. Точно она стремилась заморозить оружие своего горящего желания, чтобы острее поразить его.

«Поразить меня, – мысленно напомнил он себе, погрузившись в размышление, его подбородок поднялся, а плечи расправились. – Поразить меня и посмотреть, что со мной произойдет».

Но она атаковала его лишь на словах. Слова не давали повода проникнуть под кожаную куртку и схватить ее за талию, скажем, чтобы защититься от нападения.

Можно схватить незнакомку за талию в целях самозащиты, если ее руки угрожающе тянутся к вашему горлу. Тогда можно выяснить, прощупываются ли под тонким шелком хрупкие ребра и податливая плоть.

Если бы он стащил с нее эти сапожки на цокающих каблучках, то она вряд ли достала бы ему даже до плеча.

Гм-м. И тогда он мог бы подхватить ее на руки и…

Мысленно перебирая варианты возможных дальнейших действий, он вернулся к работе и принялся раскладывать точно выверенное количество абрикосовой начинки в разложенные на подносе миндальные ракушки. Но, занимаясь столь привычным делом, он впервые за много лет взирал на свои изделия с разочарованием. До этого момента он считал свой рецепт непревзойденным.

А она сумела его отвергнуть.

– Исключительно в твоей власти? – с радостью переспросила тетушка Женевьева. – Ты так и заявила? Что исключительно в твоей власти заставить его пожалеть об этом?