Так или иначе, Франциск почувствовал все-таки, что все его мечты рушились, и вернулся из Сполетто в Ассизи, где его неожиданное возвращение произвело, конечно, много шума и причинило немалое разочарование его родителям. Франциск был грустен; он как будто также пережил какое-то тяжкое разочарование. Он удвоил свою сострадательность к беднякам, которым всегда и прежде очень щедро раздавал милостыню.

Прежние разгульные товарищи Франциска не замедлили опять окружить его. Они очень обрадовались его возвращению, надеясь на возобновление прежней веселой и разгульной жизни. Франциск обыкновенно покрывал все расходы из своего кошелька, и, конечно, это было выгодно его товарищам. Но хотя Франциск и теперь поступал точно так же, и его кошелек всегда был открыт для друзей, однако во всех устраиваемых ими пиршествах он участвовал лишь как посторонний. На него, среди шумного веселья, все чаще и чаще стали нападать приступы тяжелого раздумья, начало которых надо отнести к его болезни.

Все чаще и чаще стал удаляться Франциск от своих товарищей и целыми днями бродил одиноко в окрестностях города. Вскоре, впрочем, к нему присоединился один из его друзей, не похожий на других и, очевидно, так же, как и Франциск, ощущавший душевную пустоту и пресытившийся земными наслаждениями.

Вероятно, оба приятеля поверяли друг другу свои мысли во время этих уединенных прогулок. Оба пришли к тому убеждению, что ни земные наслаждения, ни слава не стоят того, чтобы человек отдавал им всего себя и всю свою жизнь. Кто был этот друг Франциска – с достоверностью неизвестно, но по некоторым признакам надо думать, что это был тот, который впоследствии сделался преемником Франциска во главе основанного им ордена, брат Илья.

Очень часто Франциск заходил в грот, находившийся в окрестностях Ассизи и скрытый в зелени оливковых деревьев. Там, в уединении, он переживал тоску душевную, горько плакал о своих заблуждениях и пороках, печалился о том, что жизнь его протекает бесцельно, среди бессмысленного разгула, губящего душу и подтачивающего физические силы. Он жаждал высшей истины, высшей цели, и с тоскою обращал взоры к небу, как будто ожидая оттуда слов утешения и указаний. Его бледное, осунувшееся лицо, впалые глаза, светившиеся лихорадочным блеском, указывали на тяжелую нравственную борьбу, которую он переживал. Друзья замечали в нем перемену и всячески старались вернуть его на прежний путь. Но вскоре им пришлось убедиться, что между ним и ими образовалась пропасть, и они уже перестали понимать друг друга.

Однажды после очень веселой и шумной пирушки, на которой Франциск был провозглашен царем молодежи и ему вручен был почетный жезл, разгульные товарищи Франциска возвращались вместе с ним по улицам города, уже погруженного в сон. Распевая веселые песни, они не заметили, что Франциск отстал от них, когда же они стали его разыскивать, то нашли погруженным в глубокое раздумье. Он стоял неподвижно, держа свой жезл “царя безумцев” в руках и не замечая ничего, что творится вокруг.

– Что это с тобой? – закричали они ему, стараясь пробудить его от раздумья. – “Вы разве не видите, что он замечтался о своей возлюбленной, на которой собирается жениться!” – воскликнул кто-то.

– Вы правы, – отвечал Франциск, пришедший, наконец, в себя. – Я мечтаю о том, чтобы взять себе жену, самую красивую, самую чистую и самую благородную, какую только вы можете вообразить.

В этом ответе сказался тот перелом, который совершился в душе Франциска, и друзья его скоро поняли это. Они убедились, что он уже больше не товарищ им в веселых похождениях, и оставили его в покое. Вскоре им пришлось узнать, о какой невесте, чистой и благородной, говорил Франциск.