– Они убили маленького ребенка.

Сюзанна уставилась на нее.

– Не поняла, – пробормотала она. – Что-то я не догоняю, Чарли.

– Мама и Нора убили двухлетнего мальчика, когда были детьми.

– Что ты такое говоришь? Как это?

– Задушили его – вернее, по словам Норы, его задушила Бетти.

Сюзанна побледнела. Бросила взгляд на стену, украшенную фотографиями, где все ее мальчишки еще были щекастыми младенцами, лежащими на овечьих шкурах.

– Зачем?

– Если верить газетным статьям того времени, они заигрались и не смогли остановиться.

– Боже мой, Чарли. А что с ними случилось потом?

– Учреждение для малолетних преступников, приемная семья, новые личные данные. А потом… потом Нора стала странной мамашей, которой не удалось защитить свою дочь, хотя она положила на это всю жизнь. А Бетти – сама знаешь, что стало с Бетти.

Они долго сидели молча, то и дело отпивая по глотку напитка.

– Даже не знаю, что сказать… – проговорила, наконец, Сюзанна, – Представить себе не могу… какая чудовищная жестокость…

Она потрясла головой. Чарли заметила, как подруга морщит лоб, пытаясь свести воедино портрет Бетти – и хладнокровного убийцу детей.

– Я тоже себе не представляю, – сказала Чарли.

– Но почему? – спросила Сюзанна. – Почему она это сделала?

– На этот вопрос нет ответа. Гены? Трудное детство?

– У кого, черт подери, оно было не трудное? – буркнула Сюзанна. – Разве это оправдание?

Они опустошили стаканы.

– Как с таким жить? – спросила Сюзанна. – Как, черт подери, свыкнуться с мыслью, что твоя мама… я хотела сказать – Лола совсем не подарок, но чтобы она могла сотворить такое… Совершенно невероятно.

– Приходится с этим справляться так же, как люди поступали во все времена.

– А как люди поступали?

– Терпели. Проживали секунду за секундой, потом минуту за минутой, потом час за часом, день за днем – просто ждали, пока пройдет время.

– Тебе это помогает?

– Иногда.

– Единственное, что помогает мне снять страх и что не разрушает организм, – это живопись, – сказала Сюзанна.

Чарли кивнула на Сюзаннины картины по стенам.

– Ты должна снова начать рисовать, – сказала она.

– А кто тебе сказал, что я забросила это дело?

– Я просто подумала…

– Пошли, покажу, – сказала Сюзанна.

Она поднялась и вышла в прихожую. Чарли последовала за ней. Сюзанна надела деревянные башмаки и придвинула такие же Чарли.

– Это башмаки Исака, так что они могут быть тебе велики, но нам недалеко.

– Куда мы идем?

– Увидишь.

– А если дети проснутся?

– Они знают, где я.

Они пересекли двор и вошли в старый хлев.

Сюзанна повернула выключатель. Здесь все было не так, как прежде. Денники, загончики для овец и кормушки – все исчезло. Весь хлев представлял собой единое огромное пространство, а на белых стенах и по всему полу – картины Сюзанны.

– Боже мой! – воскликнула Чарли. – Боже мой, Сюзанна!

Она принялась обходить помещение. Сюзанна уселась на деревянный стул, заляпанный краской.

Чарли остановилась перед картиной, изображавшей каменную стену – на ней спиной к зрителю сидели, держась за руки, две девочки. Казалось, Чарли услышала музыку, доносившиеся из Люккебу, голос Бетти, напевавший чуть слишком высоко и слишком громко:

Прищурившись, Чарли увидела, как она сама на картине повернулась и посмотрела на гостей, отплясывавших среди вишневых деревьев, Бетти в красном платье, за которой бегает мужчина – но не Маттиас.

Бетти отламывает с дерева ветку с полуувядшими бело-коричневыми цветами и вставляет себе в волосы.