– Значит, тебе известно, что я умею? – понизив голос, продолжает она. – Я владею Тайными Именами, которые сотрут тебя в порошок. Если я их произнесу, они отыщут тебя и начнут пожирать. Ты этого хочешь?

– Махмуд, о чём она говорит? – неожиданно восклицает женщина. – Где я? Не позволяй ей меня обижать.

Акробат делает шаг вперёд, но Таваддуд поднимает руку.

– Не слушай её, это уловка. – Она смотрит в глаза пациентке: – Уходи, Ахмад. Пусть контур девушки отторгнет тебя. Убирайся в Город, и я не открою Кающимся, где твоё логово. Ну, что скажешь?

Женщина вырывается из рук акробата и вскакивает на ноги.

– Сука! Я сожру тебя!

Таваддуд произносит первые слоги Тридцать Седьмого Тайного Имени. Пациентка неуверенно замирает. Затем ложится на коврик у койки.

– Ты победила, – произносит она. – Я передам от тебя привет Аксолотлю. Говорят, у него новая подружка.

После этого женщина расслабляется, её глаза закрываются, и дыхание становится спокойным. Ещё несколько мгновений Таваддуд наблюдает за её мозгом, чтобы убедиться, что существо по имени Ахмад, проникшее в разум женщины через слова и атар, рассеялось бесследно. Опущенные веки пациентки начинают вздрагивать.

– Теперь она проспит день или два, – говорит Таваддуд Махмуду-акробату. – Окружи её знакомыми вещами. Когда она проснётся, всё будет хорошо.

Она отмахивается от горячей благодарности Махмуда. Ощущая одновременно усталость и торжество, Таваддуд оглядывается на Абу и кивает. Видишь? Это ещё одна причина, по которой я прихожу сюда. Она пытается отыскать на лице торговца гоголами малейшие признаки ужаса или отвращения, но видит лишь странный жадный блеск латунного глаза.

С наступлением ночи поток пациентов иссякает. Абу Нувас покупает у уличного торговца две шаурмы, и они с Таваддуд едят в палатке, сидя на надувном матрасе скрестив ноги. Снаружи шумит квартал Бану Сасан, непрерывно гремят поезда душ, вспыхивает и грохочет База, испускают холод пожираемые диким кодом здания Соборности.

– Знаете, я не так уж часто прихожу сюда, – произносит Абу. – А, наверное, стоило бы. Чтобы напоминать самому себе, как много здесь надо сделать. И как силён здесь дикий код.

– Если бы не дикий код, мы давно стали бы рабами Соборности.

Абу не отвечает.

Стараясь согреть руки, Таваддуд обхватывает пальцами горячий свёрток.

– Итак, что вы теперь думаете о рассказах, относящихся к девушке из семейства Гомелец? – спрашивает она.

Больше нет смысла притворяться.

– То, что похититель тел говорил о вас, правда? – интересуется Абу.

Таваддуд вздыхает.

– Да, истории верны. От моего первого мужа я убежала в Город Мёртвых. Там один из джиннов позаботился обо мне. И мы стали близки.

– Джинн. Аксолотль?

– Некоторые так его называют. Но его настоящее имя Зайбак.

– Он действительно существует?

Таваддуд поначалу тоже сомневалась в этом: ожившая легенда – Отец похитителей тел, пришедший в Сирр сто лет назад и воплотившийся в половине города.

– Да. Однако не всё, что о нём говорят, соответствует истине. Он не собирался делать того, что сделал. – Она откладывает в сторону остатки еды. – Но если вам нужно объяснение для моего отца, шлюха Аксолотля ничуть не хуже других. – Таваддуд прикрывает глаза и сильно тянет себя за волосы. – В любом случае, спасибо за приятный вечер и за то, что показали мне город. Другой город. Это было чудесно.

Абу отворачивается и смотрит в сторону. Теперь, когда латунного глаза не видно, он внезапно кажется ей невероятно юным: при всём своём богатстве он, вероятно, моложе её.

– Не беспокойтесь, – произносит Таваддуд. – Я к этому привыкла.

– Дело не в этом, – отвечает Абу. – Есть причина, по которой я не прихожу сюда. – Он прикасается рукой к латунному глазу. – Вы просили рассказать мою историю. Всё ещё хотите послушать? – Он говорит бесстрастным тоном, прикрыв человеческий глаз.