– Здравствуйте, – поздоровался Анатолий.

– Здарова, коль не шутишь, – с любопытством оглядывая незнакомца, ответил дедок.

– Я здесь проездом, отец, где у вас тут магазин?

– А нет магазина, был да сплыл.

– Это как так, сплыл? – удивился Хвостик.

– Очень просто. Закрылся. Ольга – хозяйка – в райцентр переехала, и все. Раз в неделю армяне приезжают на «газельке», привозят продукты, продают. Вчера вот были.

– О как, – дядя Толик задумался. – А картошки продашь, отец? Запеку.

– Скажешь тоже – «продашь». Я так просто дам. Обижаешь, – усмехнулся старичок и еще раз оценивающе осмотрел поджарую фигуру Хвостика. – Кстати, какой я тебе отец? Мы, чай, ровесники. Тебе сколько лет?

– От 1954‑го.

– А я от 1952‑го. Ровесники. А ты говоришь – отец.

Старичок улыбнулся и протянул руку.

– Петр.

– Анатолий, – Хвостик пожал сухую, колючую, как наждачка, ладонь.

Его новый товарищ действительно выглядел старше своих лет и казался мумифицированным – высох, как мотылек, угодивший в ловушку между оконными стеклами.

– Глухие у вас тут места, – сказал Толик, принимая пакет с картошкой.

Петр отсыпал щедро.

– И не говори, глухие, – кивнул дедок.

– Волки водятся, – сказал Толик.

– Ну уж, загнул – волки. 70 лет здесь живу и никаких волков никогда не видел. Да и не мог видеть. Тут же завод фосфорных удобрений за пригорком, я там всю жизнь оттарабанил, волков и в помине быть не может. Правда, и людей тоже. Рабочие из города едут, в деревне не селятся, вот она и вымерла.

– Я вчера ночевал во‑о-н в той роще, – Хвостик показал рукой в сторону своего бивака. – И всю ночь вокруг нее ходил волк, выл.

– Вон той рощи? – уточнил Петр.

– Ну да.

Старичок внезапно расхохотался и даже выронил сигарету.

– Ох, насмешил! Волк! Это Володька – сосед. Вчера приезжали армяне, он купил у них бутылку, наклюкался. А у него корова. Последняя осталась в селе. Заблудилась. Вот он ее и искал, а чтобы сманить – стал мычать или выть, уж не знаю, насколько хорошо у него получилось изобразить корову, но я даже отсюда его слышал.

Хвостик тоже расхохотался.

– И что, как? Нашел корову?

– Не-е-е, пьяный заснул, тут у меня на крыльце. Корова сама вернулась. Она поумнее будет человека, тем более Володи.

– Супруга ваша поди его с крыльца согнала?

– Да не. Какая супруга. Я один живу, бирюком, можно сказать. С женой еще в 90‑е развелись, дети в Саратове. А я на пенсии, доживаю. Так ведь ее называют – пенсию – «время дожития», – грустно сказал Петр.

Возникла пауза. Ровесники сидели на завалинке, попеременно вздыхая.

– Слушай, я у этого самого Володьки молоко покупаю. Будешь молоко с хлебом? Купил вчера аж четыре буханки, мне все не съесть. Зачерствеет. Издалека, стало быть, едешь?

– Издалека. С Кубани. На мотоцикле.

– О! Ну даешь. А куда? – удивился Петр.

– На Байкал хочу посмотреть, – сказал Хвостик.

– Это зачем? Чего на него смотреть, озеро и озеро, – пожал плечами дедок, а потом встрепенулся и добавил

– Ты это, подожди меня здесь. Я сейчас, мигом, молоко принесу. Поболтаем. Мне же и разговаривать тут, по сути, не с кем, с телевизором только – три канала ловит – а с Володькой-дураком говорить не о чем.

Через минуту явился Петр с буханкой хлеба, двумя эмалированными чашками и бидоном молока. На завалинке расстелили газету «Саратовские ведомости», хлеб Петр поломал руками.

– Хлеб нож не любит, его руками надо ломать, – деловито заметил Петр и разлил молоко.

Оно было холодное и вкусное, как в детстве.

– А чего ты в город к детям не уедешь? – спросил Хвостик.

– Нужен я им больно. Они, конечно, никогда не признаются, но я стану обузой. Не хочу. Здесь доживу, сколько той жизни осталось, – философски заметил дедок.