– И все же Владимир Тимофеевич был самым близким ему человеком? – уточнила Полина. – Возможно, потому-то его и подставили. Будь Федор состоятельным человеком, подставили бы кого-нибудь из ближайших родственников…

– У него нет здесь никаких родственников. Отец умер, когда Федору было четырнадцать лет, мать вышла замуж и уехала в Германию. Ни братьев, ни сестер у него нет.

– Ну вот. И женщины нет, и друзей тоже. Кроме Владимира Тимофеевича. Получается, ваш муж – самая удобная фигура. Полиция в первую очередь подозревает близких, так проще найти мотив.

– Да нет у Владимира Тимофеевича никакого мотива!

– Конечно. Но ведь любую незначительную ссору, любые разногласия, о которых теперь, когда идет следствие, станет известно, можно превратить в мотив.

– Вы меня пугаете, Полина!

– Нет, я только хочу объяснить, почему подставили Владимира Тимофеевича. Вы ведь и сами, когда в полиции вам объяснили, что все улики против него, стали сомневаться в невиновности своего мужа. Тоже, наверное, вспомнили о чем-то, что в момент допроса превратилось для вас в возможный мотив.

– Ну… В общем, да.

– Вот и убийца на это рассчитывал. Видите ли, я никак не могла понять, кто здесь главная жертва – Федор Ривилис или ваш муж? Какова была главная цель преступника – избавиться от Ривилиса или подставить Владимира Тимофеевича? Или он преследовал обе цели одновременно? Но вы сказали, что врагов ни у того, ни у другого не было. Во всяком случае, явных, о которых бы знали вы. Значит, здесь есть какая-то тайна. И тайна эта – скорее всего, со стороны Федора, ведь жизнь Владимира Тимофеевича проходит на ваших глазах: и дома, и на работе вы вместе.

– Да, вместе, мы всегда, всю жизнь вместе, – рассеянно проговорила Мария Ильинична и надолго замолчала. – Так вы думаете, что Владимира Тимофеевича подставили? – снова заговорила она – голос ее звучал потерянно, кажется, она опять начала сомневаться. – Вы в этом уверены?

– Если опираться на факты, то… – Полина развела руками.

– На факты! Но факт ведь только один – слова Федора. Я сначала думала, что он – безусловное оправдание, а теперь… Можно ли до конца верить Федору? Он мог сказать так просто для того, чтобы меня утешить.

– Но ведь Федор говорил это не вам, а мне, – возразила Полина, но Мария Ильинична ее не услышала.

– Он понимал, как мне будет трудно, – продолжала она. – Мне действительно очень трудно. И так стыдно! Особенно перед учениками, настоящими и бывшими. Когда я узнала, что Виктор взялся за это дело, вы не представляете, что я почувствовала. Понимаю, что он из самых добрых, самых благородных побуждений… что по-другому и поступить не мог, и все же подумала, что лучше бы он не помогал. Потому-то я и хотела сначала поговорить с вами, без Виктора, наедине. И… мне нужно точно знать, виноват мой муж или нет.

– Владимир Тимофеевич сам скоро расскажет вам. Его-то словам вы поверите?

– Не знаю, расскажет ли. Может, он вообще больше никогда не заговорит, – совершенно отчаявшимся голосом сказала Мария Ильинична и поднялась – снова скрипнуло посетительское кресло. – Извините, Полина, что напрасно побеспокоила вас. До свидания. – И она так быстро вышла из офиса, что Полина не успела ее остановить.

Визит этой женщины плохо подействовал на Полину: она не смогла ей помочь, не смогла успокоить, точно так же, как не смогла помочь Федору Ривилису. Да и сама Мария Ильинична, откровенно говоря, ей не понравилась, остался какой-то неприятный осадок. И Виктор все не звонит и не приходит. Интересно, удалось ему хоть что-нибудь узнать, сделать хоть что-нибудь полезное за сегодняшний такой бессмысленный, бесполезный день? Или у него тоже ничего не получается, потому и не звонит, не хочет ее расстраивать?