Вера Дмитриевна сама пошла в прокуратуру, прихватив меня с собой, где мы подробно рассказали о нашем необычном (по форме и содержанию) телефонном разговоре. Владимир Евгеньевич Рожнов, привлеченный следователем в качестве эксперта, дал заключение, что наш телефонный разговор «никак не мог повлиять на психическое состояние умершей, и не имеет никакого отношения к ее смерти». Рожнов была тогда авторитетным судебным психиатром – экспертом института им. Сербского, и часто давал оценкупсихическим состояниямубийц, насильников и жертв, особенно, когда был какой-нибудь намек на применение к жертве суггестии (внушения).
Еще я знал одного, весьма своеобразного человечка с очень необычной судьбой и даром чуять смерть. Я познакомился с ним, когда работал начальником психиатрической службы Центрального госпиталя МВД СССР. Я об этом написал книгу, которую собирался опубликовать и даже напечатал на своей обложке анонс, «Наш современник». Книга в журнальном варианте называлась: «Кремлевская элита глазами психиатра». Дело в том, что у меня лечились почти все члены семьи Брежнева и других важных партийных и государственных деятелей. Раз в год проходили диспансеризацию все министры внутренних дел республик СССР… Но, реклама-анонс – одно дело, а публикация книги – другое! Короче, журнал публиковать мою книгу побоялся. Я имею пространное письмо от главного редактора Куняева, где он объясняет, почему отказывается публиковать мою рукопись: «Засудят или замочат!».
Так вот, однажды, работая психиатром в ЦГ МВД СССР, я получил срочный вызов в гематологическое отделение. Психиатра вызывали срочно, только, когда в отделении у кого-нибудь из пациентов начинался психоз. Прихожу я в отделение и вижу такую картину. Стоит босиком у двери ординаторской маленький мужичек, и держит в руке два столовых ножа, тыкая поочередно ими в сторону кучки больных и сотрудников, которые пытаются к нему подойти. А пациенты в этом госпитале – каждый второй имеет черный пояс карате или является мастером по дзюдо. Однако, отобрать ножи у мужичка ни у кого не получается. А у того – пена изо рта, стеклянные глаза. Он выкрикивает какие-то угрожающие, непонятные слова («замочу!» – он точно, не говорил). Меня быстро вводят в курс дела. Оказывается, мужичку в столовой во время завтрака положили ложку, у которой на конце ручки была просверлена дырка. Я уже знал, что так метят столовые приборы в лагерях «опущенным» (то есть, гомосексуалистам, которых используют заключенные в качестве «женщин»). Страшное оскорбление для сотрудника МВД! Как попала эта ложка в госпиталь, мы так и не узнали. К мужичку она точно попала случайно.
Не буду раскрывать профессиональные секреты, как мне удалось быстро привести невинно оскорбленного пациента в порядок. Когда толпа разошлась, я пригласил его к себе в кабинет. Мужичку (имя его я не помню) недавно исполнилось шестьдесят лет, хотя выглядел он не старше сорока и его направили в госпиталь для проведения полной медицинской комиссии, перед тем, как отправить на пенсию. Был он совершенно здоров и полон сил, только вот уж очень странный. В его истории болезни были подробно описаны эти странности, и назначена плановая консультация психиатра. Лечащий врач хотел перевести его в психиатрическую больницу. Суть «неправильного поведения» (как было написано в истории) сводилась к тому, что пациент каждое утро был у двери ординаторской, как постовой, стоя босиком и навытяжку (в отделении он ходил исключительно босиком, ибо не мог понять, как можно по ковровым дорожкам ходить в тапочках). Каждому, приходящему на работу врачу, он