– Я не педант. – Абоянцев еще выше вздернул свою бородку-лопаточку. – Я не педант, но и вы никогда не решились бы на подобную авантюру. Зачем же вы меня пригласили? Чтобы обсудить инструкции по контактам? Нет? Я рад, батенька. И могу обрадовать вас: педантом я все-таки стану. Когда мы все выйдем отсюда в город.

«Как-нибудь потом!» – чуть было не крикнул Гамалей, но сдержался и вместо этого сказал:

– Мы все? Разве вы не отправляете… Левандовскую? – И тут же мелькнуло: все рехнулись в этой полупрозрачной тюряге, и я в том числе, если вдруг язык не повернулся назвать Кшиську по имени. Бывшая лаборантка биосектора Левандовская…

Абоянцев развернулся было, хмуря рыжевато-седые бровки – утечка информации, как и всякий непорядок на вверенной ему территории, раздражали его несказанно, но вдруг обмяк, махнул рукой и пробормотал:

– Ах да, вы ведь все уже знаете…

Знали все, кроме самой Кшиси. Весть о том, что Большая Земля потребовала ее немедленного возвращения, облетела Колизей стремительно и непостижимо. Абоянцев не нашелся как возразить, да и кто возразил бы в сложившейся ситуации? Не возразив, он решил и не откладывать – сообщить ей об этом после ужина, отправить ночью, как только сядет луна.

– Так вы, значит, в курсе, – севшим голосом повторил Абоянцев и вдруг снова выпрямился, словно какое-то решение выкристаллизовалось у него не в мозгу, а в позвоночнике. – Ну, раз вы все в курсе и, естественно, в миноре, тогда так: завтра с десяти ноль-ноль я той властью, которая дана мне на случай чрезвычайных обстоятельств, объявляю досрочный переход на вторую ступень нашей экспедиционной программы: прозрачность стены обеспечивается с двух сторон. Начинаем вживаться в обстановку города. Выход за стену, естественно, произойдет тоже ранее намеченного срока. – Он перевел дух, и Гамалей подумал, что так волноваться он не будет, наверное, и тогда, когда сообщит все это остальным экспедиционникам. – И не говорите Кристине – об этом пусть она не знает…

Оба они вскинули головы и посмотрели друг на друга – странная мысль пришла одновременно на ум обоим:

– А вообще, знает ли она?..

Они ошеломленно смотрели друг на друга. А действительно, никто с Кшисей на эту тему не говорил, да и не мог говорить: неприкосновенность личности – самое святое дело даже в супердальних экспедициях. Разве кто попросту, по-женски удостоился девичьей откровенности? Тоже некому. По условию, заданному еще на Большой Земле, они являли собой пестрейший конгломерат тщательно хранимых индивидуальностей, и ни восточная принцесса Сирин, ни душечка-дурнушечка Мария Поликарповна, ни вяленая рыба Аделаида в наперсницы Кшисе явно не проходили. Скорее уж, она могла поделиться с кем-нибудь из мальчишек, но с кем? Гамалей нахмурился, припоминая… Нет. Все последнее время мужское население извелось в бессильных попытках найти проклятущую формулу контакта, а белейшая Кристина плавала средь них, как шаровая молния в толпе, готовая то ли взорваться, то ли бесшумно кануть в антимир – от нее и шарахались соответственно. Нет, и с мальчишками она не говорила. Тем более… Тем более что кто-то из них и был… А ведь странно, она вся светится от счастья, но она одна. Если бы не сообщение Аделаиды, то он мог бы поклясться, что интуиция эпикурейца усматривает здесь крамолу платонической любви.

– Черт-те что, – растерянно пробормотал он, – а ведь и вправду, может, она и не догадывается…

– Да нет, нет, – замахал руками Абоянцев, – как это – не догадывается? Так не бывает.

– Бывает… Бывает, Салтан. Жизнь, понимаете ли, такая стервозная штука, что пока чешешься – быть или не быть, допускать или не допускать, – она, милая, уже это самое допустила. Ты тут словоблудствуешь, а это самое уже существует себе потихоньку… И хорошо, если только потихоньку. Это я не только в отношении нашей Кшиси, это я в самом широком смысле.