Сирин Акао заняла свое место за единственным уцелевшим столом. Никто не знал, откуда она родом: к Сирин не очень-то подступишься с вопросами. Похожа она была на абстрактную восточную принцессу: вся в ярких шелках чистых контрастных цветов, до неправдоподобия миниатюрная во всем, кроме ресниц и узла иссиня-черных волос – они огромны или, во всяком случае, таковыми кажутся. Но это – пока она молчит. Стоит Сирин заговорить, как ее изящный яркий ротик становится квадратной пастью, из которой торчат крупные квадратные же зубы. Это выдает несомненную японскую ветвь в ее происхождении, но вынуждает девушку к молчанию и неулыбчивости. Ребята попробовали было назвать ее «мадам Баттерфляй» – не привилось.

Сирин Акао воздела крошечные ладошки, трижды хлопнула:

– Благо Спящему!

– Благо Спящему! – отозвались все нестройным хором, но уже по-кемитски.

– Натан, прошу вас. Вы поутру встречаете на улице своего друга… Алексей, прошу и вас. Утренний диалог, как всегда.

Это была обычная разминка – словарный запас языка Та-Кемт был заложен у каждого из них гипнопедически, но тренироваться нужно было ежедневно. Тренироваться, не зная толком, когда на Земле примут хотя бы принципиальное решение о возможности непосредственного контакта…

«Благо Спящему!» – «Благо стократ». – «Почивала ли твоя семья с миром?» – «С миром и с храпом…»

– Алексей! Храп считается серьезным физическим недугом, ибо нарушает тишину. Поэтому если угодно: «НЕ с миром, НО с храпом». Хотя о таких вещах, по-видимому, принято помалкивать. Продолжайте.

Традиционный диалог продолжался.

«Как почивали отец и мать?» – «Сон их спокоен и мудр». – «Как почивали братья и сестры?» – «Во сне они приобщались к мудрости Богов». – «Был ли крепок сон дядюшек и тетушек?» – «Моей престарелой бабушке паук опустился на нос, и она от страха…»

– Алексей! В Та-Кемте пауки – милые домашние зверушки, вроде наших хомячков. Их никто не боится.

Сирин-сан начинает сердиться, и напрасно. Иначе ведь от этих усыпляющих диалогов действительно кто-нибудь уснет! И как только эти кемиты могут разводить подобную нудятину с утра пораньше! Ведь это начисто снимает всю работоспособность. Ах да, диалог… «Моей престарелой бабушке приснилась невеста ее младшего правнука. Она, то есть невеста, а не бабушка, была бела, как сметана, и проворна, как кошка…»

– Фу! – закричали все хором, а Кшися – громче всех. Плагиат, даже на примитивном наречии Та-Кемта, здесь не поощрялся.

Приходилось поправляться. «Девушка была смугла, как грецкий орех изнутри…» – «Как звали эту девушку?» – «Ее звали Сиреневый Инкассатор» (это уже на земном).

Сирин слегка краснеет, сердится. Когда она сердится молча, она очаровательна.

– Алексей, вы отвечаете прегадко. Я поражена. Иоханн, ваш сон, пожалуйста.

«Мой сон благоволящие ко мне Боги наполнили благоуханием весенних цветов, кои срывал я для увенчания костра всесожжения. Почтеннейший Неусыпный снизошел принять от меня корзину с цветами, кои вознес…»

– «Кои вознесены были». Это типичный оборот. Прошу дальше.

– «Кои вознесены были на вершину Уступов Моления… э-э… дабы они сожжены были… э-э… во ублажение… то есть во услаждение… Спящих Богов».

– Во, должно быть, вонища!..

– Прошу вас заметить, Натан, что рассказам о снах натурализм не свойствен.

– У меня такое ощущение, Сирин-сан, – проговорил Гамалей, – что сны большей частью выдумываются. Уж очень они однотипны, высоконравственны, что ли..

– …Не исключено, – кивнул Абоянцев. – Кстати, Сирин-сан, в ночной почте две любопытные рамочки прибыло. Вы бы нам перевели их, голубушка…

– Разумеется, Салтан Абдикович.