И каким это чудом у него так быстро переменилось настроение?

Такой взрыв демонстративной веселости, питаемый нерастраченной начальственной энергией, ничего доброго не сулил, и Кшися сделала слабую попытку освободиться.

Не тут-то было.

– А что это еще за теплично-огородный орден, прелесть моя сливочная, – голос Гамалея, похоже, перебудил уже все четыре этажа Колизея, – вы носите у себя на ягодицах?

Он бесцеремонно повернул Кшисю спиной к себе и принялся выдирать остатки сплющенной «Глории» из хищных махров утреннего халатика. Выдиралось с нитками, и было очевидно, что и с халатиком, как с мечтой о сарафане, придется проститься.

– Цветочек? – проговорил Гамалей с безмерным удивлением. – Стоило с базы тащить…

– Но вы же сами, – не выдержала Кшися, – вы же сами все время твердили, что мы должны быть совершенно естественными, ну, как на Большой Земле. А разве это естественно – все репа да капуста, все для кухни и ничего для души. Разве мы такие? Да что я говорю, вы ведь со мной согласились… И все не возражали… А ночью – вот. Оборвали и сунули под нос.

– Ну, это вы что-то фантазируете, – брезгливо отпарировал Гамалей, мгновенно возвращаясь к своему давешнему раздраженному тону. – Никто ваш кустик тронуть не мог – ни из наших, ни тем более Сэр Найджел или Васька Бессловесный. Ежели желаете, сейчас все спустятся вниз – мы с Салтаном Абдиковичем и спросим.

Кшися замотала головой и сделала попытку незаметно утереться распухшей ладошкой. А действительно, кто мог? Ведь не сам Гамалей. И уж не Абоянцев. Не Меткаф и не Йох… И не Самвел. И не близнецы Наташа с Алексашей. А уж из дамской половины и подавно ни у кого рука не поднялась бы.

И тем не менее. Вчера ее кто-то обрызгал во сне. Чуть-чуть, но на левой руке были непросохшие капельки, а на правой – нет. И самое странное, что это были капельки молока. А три дня назад кто-то подложил ей на столик потерянную зажигалку. Платья ее оказываются иногда примятыми, словно их кто-то перебирал в ее отсутствие. А может – все только кажется?

Она скосила глаза и посмотрела на «теплично-огородный орден», валяющийся на нижней ступеньке лестницы. Ну да. Все, включая измочаленный цветок, ей только показалось. И вообще, чтобы объяснить все эти вышеупомянутые ЧП, ей следует признать себя повинной в злостном сомнамбулизме.

– Пропустите меня, – сказала она смиренно. – Мне еще надо луку нащипать к завтраку.

– Лучок с кваском! – возмущенно завопил сверху Алексаша. – Пошто такой рацион, кормилица наша? Не сойти мне с этого места… ой, простите, Салтан Абдикович, не заметили… Доброе утро!

Близнецы, юные и прекрасные, как Диоскуры, сыпались вниз по наружной лестнице, в то время как Абоянцев поднимался.

– Может, кто-то из них? – вполголоса бросил Гамалей.

Кшися беспомощно подняла кверху розовые ладошки: больше, мол, претензий не имею и иметь не буду. И вообще, пропади я пропадом со всеми моими «Глориями». Вам на вашу начальственную радость. И пошла-ка я в огород.

– Она у вас, я наблюдал, все последнее время в землице копается? – словно прочитав ее мысли, неожиданно спросил Абоянцев. – Да? Так вот, голубушка, отпуск вам на три дня. С сохранением содержания. Сядьте себе тихонько на балконе и пошейте новый халатик. Вон у непосредственного начальства простынку махровую изымите, а мало будет – я свою пришлю, у меня в тон, каемочку там пристрочите, оборочку. Ну, одним словом, как вас там на уроках труда учили. Только без Сэра Найджела, а ручками, голубушка, ручками. В три дня управитесь?

– Не управлюсь, – мстительно проговорила Кшися. – У меня по труду завсегда тройка была. Мне неделя надобна.