И когда он так церемонился? С понравившимися женщинами… Всё-же время – всесильно!

Тим! – позвала его трубка по каким-то деловым вопросам, затмевая шорох колес притормаживающего на светофоре такси. Он привычным жестом пригладил бороду и попробовал сосредоточиться на предстоящих завтра делах.

Занятно: всю жизнь его называли Тим. Даже в ту эпоху культа английского языка, когда Тим – было абсолютно созвучно понятию командности.

Теперь Тимом «по старинке» называли абсолютного интроверта и одиночку. Индивидуалиста, который всю жизнь врал себе, что это не так.

В последнее время он честно признался себе, что редко получает удовольствие от какого-либо общения. И, скорей всего, так было всегда. Поэтому он слыл скандалистом и конфликтным капризным пижоном, который часто отталкивал от себя людей – попросту защищал свою субординацию. Автономность! Поэтому боялся создавать семью. Поэтому убегал в разные миры – в вещества, в мото-скорость, в спорт. В плавание. Где он – один-на-один со своими стихиями.

Последние годы он мог проводить сутки напролет в одиночку. Там, у себя на островах, где у него менялись только шорты. И в этом уединении «пропащего» – не было ни капли саморазрушения. Просто теперь, оставив позади большую часть жизни, он обрел ту особую степень свободы, чтоб единолично распоряжаться собой. Просто в пору его молодости интравертом быть было не модно… Не принято. Да и не выгодно, чего греха таить. И он гонялся за призраком себя идеального образца. Такого, которого хватает на всех.

На всех, кому он нужен. На всех, кто его хочет. На всех, кто его ненавидит – на них он тоже транжирил себя. И чуть не расплескал до дна.

Да, он, отшельник на старте своей жизни, отчаянно хотел популярности и успеха в юности, и быстро понял, чего ждут от него – от его ловкачества и залихвацкой внешности. Но когда он в последний раз поистине наслаждался вниманием всех вокруг? В начале своих 25и? А когда в последний раз общался с удовольствием и без напряга? Не наигрывая образов и не выверяя стратегий?

Неужели ещё в детстве?

И вот в этот вечер он поистине забыл себя самого отсроенного, докопавшись до сути, которую растерял где-то по пути своего успеха. А то и ещё до, разменяв на ликвидные «примочки».

В этот вечер он вспомнил провинциального мальчишку, который ещё пока хотел многого, а не уже мог позволить себе всё. Всё без разбору.

В этот вечер за него не говорили ни репутация, ни имя. Пришлось говорить за себя самому, и это оказало занимательным квестом!

Они вернулись на «Вы», с которого он вдруг соскочил. По неосторожности. Она не испугалась, а он – да.

Да, что-то перескочило внутри него, поменяло настройку. Он больше не боялся опоздать – он боялся поспешить. Налететь на прежние колдобины своего утрамбованного годами и избыточными событиями менталитета. Своего альтер-эго, которое беснуется и раздражает даже его самого. Своего вечного спутника, потерянного где-то в прошлом и преследующего призраком.

Добравшись до дома, он написал аккуратное «спасибо» с виртуальным цветочком, а в следующий раз пообещал себе преподнести реальные. Очень уж много хорошего пробуждала в нем эта почти незнакомка. Самого светлого. Будто раскрывала ему самом двери в неведомого себя.

* * *

Ему снилась Марьяна. Марья.

Ему было лет 8, ей – 7. Первоклашка. Новенькая.

Они учились в одной школе и жили в соседних дворах. Ее отец был военным. Они приехали, пожили с год, и уехали.

Тот год был самым ярким в его детской жизни.

Марьяшу он помнил русой лесной нимфой в белом до колен платье с вышивкой, за которой он готов был идти куда глаза глядят. Они мало общались сначала, потом больше. Пару раз даже целовались. Ему казалось, что она отвечает ему взаимностью, пока она ни исчезла.