– Да?.. Я тебя прекрасно понимаю, у меня тоже такие приключения бывают, – поддержал его Всеслав.

– Ну, будем надеяться, что "минус на минус даст плюс", и мы все-таки благополучно доберемся до пункта назначения.

– Надежда – великая вещь, – с прежним лукавством отметил историк.

Дойдя до берега, они закинули вещи в лодку и расположились. Всеслав хозяйской рукой быстро завел мотор. Легкое судно взревело, встав на дыбы, усмирилось, вернувшись к воде, и резво сорвалось с места. Впереди плясали белые облака. Они походили на пушистые лоскуты ваты, разбросанной по васильково-голубому полотну. Берег остался позади. Когда вековая береза, провожавшая их у кромки воды своими гибкими, плакучими ветвями, показалась призрачным пятном вдали, раздался глухой рык мотора. Он еще пару раз чихнул, пыхнул, и… заглох.

– Снова! – взревел Славка. – Это же надо! Я умышленно взял у знакомого другую лодку. И точно знаю, что это судно в поломках не замечено. С лодкой никогда ничего не приключалось, – по-детски обиженно вздохнул провожатый.

Он перебирал худыми и жилистыми руками детали, постукивал по винтам, словно хотел уговорить лодку вести себя прилично и выполнить возложенные на нее обязательства по транспортировке пассажиров, но все было тщетно.

– Да… Прошлое исправить гораздо сложнее, чем будущее.

– Сережа, что ты имеешь в виду?

– Прошлое уже было, и оно сильнее. А чтобы его изменить, то бишь, для начала хорошо осмыслить и сделать выводы, требуется ой как много душевных сил.

Сейчас они оба смотрели на водную гладь. Теплый ветер нападал на нее, подзадоривал и поднимал небольшие, высотой с ширину ладони, волнистые бугорки. Потом Ладога затихла. И молчала. Долго. Мужчины переглянулись. Почаеву захотелось пояснить свои слова.

– Я стал по-другому смотреть на время, чувствовать его. Раньше я бежал, торопился, перепрыгивал через препятствия и снова бежал, вперед, вперед, вперед. А теперь я вдруг остановился и задумался об играх своего разума. Не буду судить о других, отвечу за себя. Куда я, собственно, все время так тороплюсь? Знаешь, и я не нашел ответа, внятного и достоверного предположения. Мне запомнились твои слова о настоящем и, не поверишь, я стал эффективнее использовать время, то, которое сейчас. В котором я действую и живу, а не то, которое осталось позади или ждет впереди. Прости за этот каламбур с претензией на философию.

– Может, поближе лагерь разобьешь?..

– Ха, предлагаешь вплавь? – ехидно заметил Почаев, оглядывая водные просторы.

– Нееет, конечно. Быть может, тебе и не стоит оставаться там, где собирался.

Всеслав снова попробовал завести мотор. На этот раз маленькое, но гордое судно сине-белого цвета снова взревело и носом подалось вперед. Почаев посмотрел на своего проводника растерянно и вопросительно.

– Ну, давай.

– Я отвезу тебя в хорошее место, но ближе, чем мы с тобой собирались.

– Ладно.

Почаев снял бейсболку. Выглядело это как знак капитуляции.

Как и обещал Всеслав, место было тихим. У берега остались следы пребывания рыбаков: порванная сеть и пара пустых бутылок из-под "Путинки". Вечерело. Заходящее солнце подкрасило небо рыжими брызгами. Облака разошлись, как кулисы, и не мешали наблюдать красоту заката на Ладоге. Воздух был как коктейль, в который постепенно, но неуклонно добавляли прохладу. Сергей жадно поглощал этот воздух, часто дыша. Он был особенным: густым и бодрящим. К нему нужно привыкнуть, чтобы снова дышать свободно и незаметно.

Прошло около часа. Силуэт, напоминающий парусник, – лодка, а на ней человек в развевающейся куртке-плаще, – уже исчез вдали. Путник остался один, как он и хотел. Когда в нем возобладало чувство, что он сам по себе, Сергей принялся распаковывать снаряжение. Он ловко установил палатку: немногое, чему он научился в пионерлагере. Впрочем, нынешний туристический инвентарь значительно проще и удобнее. Почаев закинул вещи в свой временный дом и пошел к берегу развести костер и организовать себе походный ужин. Совсем стемнело. Бархатную ночь укрыла звездная скатерть. Костер разошелся и выпрямился. Он был небольшой: сидя на широком бревне, путник мог видеть то, что находится за пламенем. Почаев с детства любил обычный черный хлеб, зажаренный на огне.