Но самым удивительным была даже не противоречивая обстановка, не переизбыток ламп и не скрытная отшлифованная безличность. Комната была полна людей. Тридцать, сорок, пятьдесят? Они заполняли все пространство как одна большая амеба. Здесь были и вопящие англичане, и грубые громкие сербы, и канадцы, по своей национальной привычке слоняющиеся из угла в угол с бокалами в руках, и, конечно, граждане федерации всех мыслимых народностей. Японцы и китайцы держались диванов, латиносы со своим гнусавым испанским и ярой жестикуляцией, наоборот, толпились у кухни. Совершенно невозможным представлялось, чтобы все эти люди пришли в гости к одному нелюдимому армянину, и глаз сам собой искал ту вавилонскую башню, ту причину, что вызвала подобную давку.

Нам сейчас же всунули в руки по пиву и протолкнули к столу. На нем, помимо пустых бутылок и полных пепельниц, обнаружилась глубокая тарелка с карточками, копиями той, которой Вардан открыл дверь в квартиру. Каждый, находившийся здесь, мог запросто получить ключ от этого странного места.

Влад и хозяин почти сразу куда-то исчезли, и мы с Максом остались вдвоем. Впрочем, скоро среди лиц, которые все казались изжелта серыми под белой прозрачностью галогена, стали выделяться смутно знакомые. Здесь была Яна, сегодня выбравшая свитер цвета горчицы. Она меня тоже узнала и подбежала, размахивая руками, как рефери во время особенно ожесточенной игры. Мы расцеловались и немедленно заговорили об учебе.

Люди уходили и возвращались, спускались вниз, чтобы выкурить сигарету, спотыкались, матерились в темноте лестницы, обнимались и обменивались телефонами. Кто-то, наоборот, лежал на полу, не подавая никаких признаков жизни, если не считать странных взвизгиваний, которые он издавал каждый раз, когда к нему подходили слишком близко. В отсутствие хозяина весь этот улей вел себя так, будто его и не существовало. Но стоило ему вернуться, как он становился центром всеобщего внимания. Видеть подобную преданность было непривычно. Они окружали его концентрическими кругами покачивающихся под музыку тел, дергали за рукава, приседали, стараясь заглянуть за стекла его очков, шутили и толкались, чтобы оказаться к нему поближе. Издалека эта толпа, должно быть, напоминала лепестки плотоядного цветка, жадно смыкающиеся над мухой, и расправляющиеся, как только добыча снова ускользала.

Мне пришло в голову, что в своих очках, отливавших радугой как разлитый бензин и в расстегнутом пальто он был действительно похож на большую черную муху.

Так прошло около часа. Макс собрал вокруг себя кружок преданных знакомых и, видимо, задался целью хорошенько напиться. Я быстро заскучала и уже собиралась уходить, когда восхищенные охи с другого конца комнаты привлекли мое внимание.

Я подошла поближе и не поверила своим глазам. Вардан показывал фокусы.

– Спорим, я смогу соединить концы этой сигареты, не сломав ее? – улыбки и широко открытые глаза в толпе.

Он достал бумажку в десять фунтов, завернул в нее сигарету и согнул пополам. Потом вынул, убрал банкноту обратно в карман и продемонстрировал толпе целую сигарету. Ее ощупали и потребовали объяснений.

– Это известный трюк, – гаркнул громкий и грубый парень по имени Чингиз, пробираясь вперед, – сейчас я покажу.

Я вызвалась одолжить ему сигарету. Проделав в точности те же манипуляции, он извлек из бумажной трубочки две порванные половинки. Собравшиеся засмеялись.

Вардан протянул руку и забрал у него останки сигареты,

– Придется починить, зачем же добро пропадает, – он провел ладонью над половинками и циркаческим жестом вынул у Чингиза из-за уха целую сигарету. Только вот я дала ему свой «Мальборо», а Вардан вернул из небытия дорогой «Парламент» с белым, а не желтым фильтром. Не знаю, заметил ли кто-нибудь еще эту помарку, но все захлопали, и я промолчала.