И они налетали. Макс, смешливый и простой, с теплыми руками, искрящимися глазами, карманами, полными конфет и наркотиков, раскрасневшийся от духоты и скрываемого возбуждения, Макс был замечательным зрелищем и замечательным лотошником.

– Где главный? – подошел ко мне Эдгар.

– Вардан? У себя. Вон Макс стоит, если что.

– Нет, мне с Варданом надо.

Я поймала себя на том, что по-Вардановски безразлично пожимаю плечами. Его прохладное высокомерие оказалось заразным.

– Ну иди. Ищи.

И он ушел.

В ту же субботу я приехала в город позже обычного. Город, или Сити, как гордо называют это место водители автобусов, высчитывающие тариф, состоит фактически из двух пересекающихся улиц и четырех кварталов, прилегающих к ним. Самая многолюдная – пешеходная мощеная Корнмаркет – достаточно широкая, чтобы вмещать воскресные праздношатающиеся толпы, и достаточно узкая, чтобы даже ранним утром производить впечатление оживленной.

Когда, расталкивая растерянных туристов, я наконец выбралась из давки, все четыре улицы, отходящие от башни Карфакс, были полны народа. Эта суббота обещала быть последним теплым днем осени, и легкий ажиотаж висел над Сити, распространяясь вместе с толпой в колледжи и парки. Косые лучи искрились на золотистом известняке стен, и клубящийся пенный свет как будто заполнял осенний воздух. Все в таком освещении мерцало изнутри.

Я выходила из большого канцелярского магазина, когда из толпы вынырнули прямо на меня знакомые темные очки. Мы несколько напряженно поздоровались. Вардан выглядел значительно лучше, чем я запомнила. Круги под глазами сгладились, из-за ветра и солнца он уже не казался таким бледным. На нем была бледно-голубая рубашка. И еще, он был значительно дружелюбнее. Видимо, ему удалось наконец выспаться.

– Ася! Я даже помню, как тебя зовут, – сказал он тоном, который предполагал безграничное восхищение своей памятью, – Ты куда сейчас?

– Выпить кофе.

– Отлично, я с тобой.

Меня несколько покоробил его утвердительный тон, но искушение узнать о нем побольше было слишком велико, чтобы протестовать.

Мы сели на втором этаже. Огромные стекла плотно запотели, и по ним сбегали ручейки влаги. Было удушающе влажно, как в ванной.

Вардан подождал, пока я выберу стол у окна, и пошел за мной, по пути захватив сахарницу. Он и так попросил кофе с сиропом, в теперь у меня на глазах отмерял еще несколько ложек.

– Глюкоза! – сказал он, салютуя мне сахарницей, – Наше все!

Его приветливость показалась мне просто-таки неправдоподобной.

– Ты что, проспорил что ли?

– Я просто настроение-зависимый.

– Ты вообще, похоже, зависимый.

Вардан рассмеялся.

– Я всегда говорю, лучше быть наркоманом, чем растаманом.

– Почему?

– Наркоман предполагает личность, – он так яростно стучал ложкой о фаянс, что из воронки в его чашке во все стороны летели брызги кофе, – А растаман – только любовь к Бобу Марли. Такая же разница, между прочим, как между иммигрантом и гастарбайтером. Вот ты гастарбайтер?

– Нет, я иммигрант.

– Вот! – сказал Вардан с торжествующим видом.

Мы замолчали. Я почувствовала приближение неудобной тишины и слишком быстро спросила:

– На кого ты учишься?

Он посмотрел с недоумением.

– Кто тебе сказал, что я вообще на кого-то учусь?

– Ты сам.

– Да? – не похоже было, что он особенно удивился, – Ну нет, я уже давно не студент. И слава богу.

Он поднял чашку. Я заметила, как дрожала его рука.

– А ты где учишься?

Я рассказала. Сначала в общих чертах, боясь показаться не к месту говорливой, потом, в ответ на его вопросы, более подробно. Рассказала о неумных преподавателях и бездарных студентах. Это была неиссякаемая золотая жила. Вардан слушал с неожиданным любопытством, прохладно и внимательно, как будто рассматривал музейный экспонат.