– Да ни во что я не ввязываюсь! – обиженно отрубила Евдокимка.

– А не ввязываешься, так сиди дома, желательно в подвале. Целее будешь.

– Не смейте говорить мне «цыц, козявка»!

– Слово «цыц» оказалось лишним, согласен… Карты, документы, оружие – собрать! – приказал офицер бойцам, добираясь до бумаг только что застреленного им немецкого майора. – Самолет не сжигать, вдруг им кто-либо из штабных заинтересуется.

– Это правда, что ты арестовывал людей, как говорят об этом в поселке? – спросила она, прощаясь с дядей Гайдуком неподалеку от машины, которую за ним прислали из Первомайска.

Услышав этот вопрос, отец запрокинул голову и укоризненно покачал ею: мол, «кто тебя за язык тянет, дурёха?!». Он, наверное, был удивлен, услышав, как брат его спокойно, все с той же иронично-пренебрежительной улыбочкой на лице, произнес:

– Конечно же арестовывал.

– И даже своих родственников, отсюда, со Степногорска?

– Родственники тоже попадались. Тут уж, кого прикажут… Ибо по службе моей – и долг мой.

– И расстреливал их?

– Да замолчи же ты, черт бы тебя побрал! – сорвался было отец, понимая, что майор госбезопасности может воспринять дотошность племянницы, как продолжение всех тех разговоров, которые вели между собой родители. – Разве мы когда-нибудь втягивали тебя в подобные разговоры?!

– Зря нервничаешь, брат-ветеринар… Нет, Евдокимка, лично мне расстреливать по приговору суда не приходилось. Не по моей службе долг, – произнес он фразу, с тех пор так и запомнившуюся Степной Воительнице. – А вот при задержании врагов народа стрелять действительно приходилось. Тут уж как водится в таких случаях…

– И многих постреляли?

– Да как сказать? Одним врагам народа страх мешает браться за оружие, другие же берутся за оружие исключительно из страха, но они тоже не вояки. И потом, ты же знаешь правило чекистов: «Если враг не сдается, его уничтожают».

– Да зачем же ты говоришь все это ей, девчушке?!

– Не столько ей, сколько тебе, брат-ветеринар. И потом, не одна она спрашивает обо всем этом. Многие знать хотят, что тут у нас происходило… Хотя, если по правде, как на исповеди, я не столько для вас это говорю, сколько самому себе объяснить пытаюсь… Вот так-то, брат-ветеринар.

– Объясняй, объясняй; во всяком случае, пытайся, брат-чекист, – отважился отец.

Только тогда Евдокимка поняла, что в отличие от отца его «брат-чекист» свое «брат-ветеринар» дядя Гайдук произносил без какой-либо видимой иронии. Может быть, даже с легкой завистью к непорочной крестьянской профессии, при которой никому ничего особо объяснять не приходится.

Выслушав доводы офицера абвера и барона-диверсанта, командарм вопросительно взглянул на доселе молчавшего начальника штаба 257-й пехотной дивизии полковника Ветлинга.

– Насколько я понимаю, господин оберштурмфюрер примет командование отрядом парашютистов, – мгновенно отреагировал тот.

– Естественно, – подтвердил командующий армией.

– В таком случае сообщаю: как и предполагалось, к его шестидесяти бойцам мы добавим одну из рот отдельного парашютного батальона, численностью в сто двадцать солдат. Кроме того, две роты пехотинцев-егерей примут участие в ночном прорыве танкового десанта.

– Так, значит, последует еще и танковый десант?! – оживилось лицо двадцатисемилетнего барона фон Штубера. – Признаюсь, участвовать в операциях, одновременным и с воздушным, и с танковым десантированием, мне еще не приходилось.

– Значит, представится случай пройти и такой курс подготовки. Причем сразу же – в тылу противника, – молвил начальник армейского отдела абвера.

Тем временем Ветлинг пригласил в кабинет майора Кегля – командира танкового отряда и командира егерей капитана Юргенса, происходившего из прибалтийских немцев. Представив их генералу и командиру диверсантов, он самодовольно отрапортовал: