– Но как же обещание, которое мы дали, когда… помнишь, обещание, что мы не тронем Амейн и ребёнка в обмен на информацию и лояльность нашего… сообщника? – Игорь проигрывал, но явно не собирался сдаваться без боя.

– Не будь так наивен, – ухмыльнулся Роттер и, развернувшись к Линчеву, внимательно на него посмотрел. – Наш друг и «сообщник» спасал себя, свою жалкую загибающуюся душонку, когда просил не убивать их. Мол, я предатель и подлец, но всё-таки не убийца. И мы охотно ему подыграли – зачем же доводить человека до исступления?

Игорь салфеткой промокнул выступивший на лбу пот.

– Только где он теперь, наш приятель? – продолжил Роттер. – Мы, кажется, позаботились о том, чтобы среди наших новых друзей не было предателей. Он уже, небось, давно помер. Его маленькое желание мы выполнили, но срок давности истёк, финита. Так что… нечего тянуть, – подвёл он итог. – Плесни мне шампанского, Игорь, это надо отметить.

– Отдашь приказ прямо сейчас? – спросил Линчев, доставая бутылку шампанского из стеклянного шкафчика в углу просторного светлого кабинета.

Роттер задумался.

– Нет, позже. Переговорю с Холландом, как лучше с этим покончить. Передай ему, пусть позво… нет, вызови его сюда. Давно уже он не показывался.

Когда Линчев ушёл, Роттер встал, потянулся, разгибая затёкшую спину, и подошёл к окну так близко, что чуть ли не уткнулся в него носом.

– Отличная погодка сегодня, – довольно промурлыкал он.

Лучи солнца отражались в стёклах зданий; свет дробился, множился, и всё вокруг сияло. Восхитительно! В такую погоду Роттер гордился своим детищем даже больше обычного. Вот он – Роттербург, его столица, его мечта, а не Флора и Ориенталь, то жалкое подобие городов, где ему пришлось провести столько лет на пути к власти.

Роттер помнил, как его, тогда ещё тощего подростка, угораздило провалиться в этот мир с Поверхности. Это был не город и даже не деревня – место, куда его занесло. Так, горстка хижин на окраине леса. Роттер презирал людей, приютивших его, этих необразованных грубоватых дикарей, которые и носа не высовывали за ограду своих земель. В восемнадцать лет он свободно говорил на трёх языках, видел Чикаго, Пекин и Москву, погружался на подводной лодке и имел разряд по шахматам, но их интересовало только, умеет ли он доить коз. Просто кошмар! Роттеру до сих пор становилось дурно при одной мысли о козах, и он предпочитал не вспоминать об этом унизительном периоде своей жизни. Кроме разве что…

Впрочем, всё хорошо, что хорошо кончается, и через несколько лет скитаний по Флориендейлу, когда он наконец привык обходиться без электричества, научился ездить верхом и в совершенстве освоил их убогий диалект, Роттер случайно наткнулся на портал домой. Пространственные дыры открывались и закрывались произвольно в самых непредвиденных местах, но обычно – только в одну сторону. А ему повезло!

Ликующий Роттер вернулся на Поверхность и зарёкся, что ноги его больше не будет во Флориендейле. Он решил податься в политику. Но быстро уяснил, что все места в партере уже заняты, а глядеть на сцену, стоя в пятом ряду на балконе слева, он не хотел. На Земле не нужны были такие, как он, мастера по козам и выращиванию капусты без школьного аттестата, своё время он упустил. Однако отказываться от мечты о грандиозной политической карьере Роттер не хотел. Семь лет жизни не так-то просто вычеркнуть из памяти, и он задумался: а надо ли вычёркивать? К Флориендейлу он испытывал лишь брезгливость, оказаться там и снова вляпаться в их средневековый быт – ничего не могло быть хуже. Но что, если новый мир станет играть по его правилам?..