Он начал закатывать рукава, демонстрируя коллекцию татуировок на предплечьях. Там был черно-красный угорь, в котором я узнал эмблему Восточноевропейской Лиги (сокращенно ВЕЛ), преступного синдиката. Были и другие фразочки и символы из серии «для крутых мужиков». Но одна татуировка стояла особняком.

Она изображала ромашку, прямо под которой было набито «24/7». Напоминало логотип цветочного магазина, где есть ежедневная круглосуточная доставка. Только Невреску никак не смахивал на флориста.

Он увидел, на что я уставился:

– Что не так, Маленький Шерлок?

– Юный Шерлок, – поправил я.

– Что-что?

– Они называют меня не Маленьким Шерлоком. А Юным.

Невреску рассмеялся:

– Мне показалось, ты без понятия, о чем это я.

Я взглянул прямо на него:

– А мне показалось, мы договорились не играть друг с другом.

– О’кей. Так в чем дело, Юный Шерлок?

– Не знаю, но вертится прямо на кончике языка, – сказал я, пытаясь ухватить мысль. – Я буквально вижу…

Зажмурившись, я попытался представить кусочки пазла: ромашка, «24/7», ВЕЛ, ФБР, Ник Нож, Румыния, «Веселый лепрекон», «Верный путь». Никакой связи, но вдруг…

ЩЕЛК.

Я открыл глаза и улыбнулся. Разгадка казалась совершенно невероятной. Если бы не одна деталь: только такое объяснение складывало пазл воедино.

– Произошла огромная ошибка, – торопливо проговорил я. – Вам нужно срочно меня отпустить.

– Да ну? – рассмеялся Невреску. – Почему же я должен это сделать?

Я посмотрел ему в глаза не мигая:

– Потому что в течение пяти минут здесь появится ФБР, так что у нас совсем не остается времени обсудить, как ваша татуировка меняет все дело.

Тремя месяцами ранее

Обещаю, я объясню, как тату Ника Ножа изменила все. Но для этого сперва придется объяснить, о каком таком «все» идет речь. Из чего следует, что мне нужно вернуться на пять месяцев назад, в день, когда я впервые прибыл в Вашингтон. В те времена никаким «негласным» я еще не был. Просто парень, чья семья много переезжает. И мозги преступных операций меня ничуть не интересовали. В конкретный момент времени меня занимал вопрос, куда подевалось мое белье.

– Мам! – проорал я сверху в лестничный пролет. – Не могу найти свои «боксеры»!

Можно было бы предположить, что четыре переезда за семь лет научат меня получше паковать и распаковывать свое барахло. Однако, вывалив три коробки со шмотками на кровать, я обнаружил множество свитеров, пиджаков и перчаток (весьма полезно, учитывая, что стояло лето в самом его разгаре). И ни одних трусов (не считая старых белых, в обтяжку, которые были малы на добрых два размера). Дошло до того, что после душа мне пришлось надеть купальные плавки.

– Мам! – опять воззвал я.

По-прежнему никакого ответа. Пришлось спускаться самому. Я прошел половину лестницы и как раз начал снова:

– Ты не знаешь, где мои «боксе…»

Остаток фразы повис в воздухе: я увидел маму у открытой входной двери, разговаривающую с девочкой. А последнее, что мне хотелось бы обсуждать при каких-то посторонних девочках, – мое нижнее белье, так что я постарался вывернуться.

– Боксерские перчатки, – выпалил я с фальшивым покашливанием. – Не знаешь, где мои боксерские перчатки?

Судя по улыбке девочки, мне удалось обвести вокруг пальца целых ноль человек.

– Флориан, познакомься с нашей новой соседкой, – сказала мама. – Это Маргарет.

Первое, что вы замечаете, знакомясь с Маргарет, – не ее афроамериканскую внешность и даже не то, что она минимум на семь сантиметров выше меня ростом, а улыбку. Белоснежные зубы с серебристыми брекетами на нижней челюсти. В этом зрелище есть что-то невероятно бесхитростное и дружелюбное – всегда хотел уметь так улыбаться. Моя-то улыбка на фото выглядит так, словно меня напугало какое-то существо, притаившееся за камерой. Улыбка Маргарет же излучает уверенность.