– Ммммм.

Все мужчины становились такими ужасными собеседниками в дискомфортной ситуации, или это особенность ее мужа?

– И как она? Счастлива? – спросила Фанни.

Услышав слово «счастлива», Айзек поднял глаза. На его лбу пролегли морщины.

– Счастлива? – переспросил он, будто не понимая вопроса.

– Счастлива.

– Да, да. Конечно, она показалась мне очень счастливой.

Когда несколько других попыток завязать разговор закончились так же, Фанни отпустила Айзека.

– Тебе пора на работу. Пока МакЛафлин не выгнала тебя за нарушение больничного распорядка.

Она пыталась пошутить, но Айзек не засмеялся. Он уже надел шляпу и вскочил на ноги.

Он наклонился поцеловать ее в щеку, но она схватила его за галстук и притянула губы мужа к своим. Ей хотя бы на минутку требовалось почувствовать себя старой Фанни – Фанни, которая видела в его глазах что-то удивительное, когда он смотрел на нее. Айзек ответил на поцелуй, и на несколько длинных мгновений они снова оказались в своем потайном месте под Набережной на Соверен-авеню. Не было ни Гусси, ни займа, ни Хирама. Их самым большим беспокойством был вопрос, разрешат ли Эстер и Джозеф своей старшей дочери выйти за мужчину без средств.

Когда Фанни отстранилась, щеки Айзека казались немного порозовевшими, а на лицо легла тень улыбки. Он коснулся ее подбородка и поцеловал в кончик носа, прежде чем повернуться к двери.

– Айзек, – позвала она, когда он уже почти переступил за порог. – Я едва не забыла.

Она взяла лежащий на туалетном столике конверт, все еще без почтовой марки, и протянула ему.

– Будь так добр, отправь его Флоренс.

Когда Джозеф добрался до Пляжного киоска Уисшафтера следующим утром после похорон дочери, паренек пятнадцати или шестнадцати лет уже расставлял стулья и разворачивал огромные пляжные зонты.

– Сколько будет стоить арендовать стул на целую неделю? – спросил Джозеф, изо всех сил пытаясь смотреть на лицо парня, а не на безбрежный океан за его спиной.

– Восемь долларов, – сказал он.

Джозефа передернуло. Купить стул вышло бы дешевле.

– Еще надо оставить депозит в три доллара.

Джозеф достал кошелек и начал отсчитывать купюры. Он никогда не смог бы рассказать Эстер, что потратил столько на какую-то фривольность. Мальчишка достал из кармана огрызок карандаша и книжечку с чеками.

– Имя? – осведомился он.

– Джозеф Адлер.

Парень начал болтать, пока заполнял и подписывал чек.

– Слышали об утопленнице в воскресенье?

Джозеф закрыл глаза и увидел, как жену тошнит на пол больничной палатки после того, как пляжный хирург объявил время смерти Флоренс.

– Первая в этом сезоне, – продолжил паренек.

Джозеф заставил себя спросить:

– Известно, кто это?

– Какая-то девчонка, – он передал Джозефу чек. – Принесите его в конце недели, чтобы забрать депозит.

Джозеф едва смог согласно кивнуть. «Какая-то девчонка».

– Ваш – вон тот, – произнес мальчик, указывая на деревянный стул с полосатым сине-белым сиденьем из холстины. На раме синей краской по трафарету был выведен номер «63».

Джозеф подошел к стулу, сложил его и аккуратно взял под мышку. Свободной рукой он коснулся шляпы и зашагал в сторону Стейтс-авеню. Он не отошел и на пару дюжин шагов от песчаной полоски, когда паренек подбежал к нему.

– Сэр, вы не можете уносить стул с пляжа. Он ваш на эту неделю, но он должен оставаться на песке.

Джозеф поставил стул на землю и снова достал кошелек.

– Знаешь что, – сказал он. – Вот еще три доллара. Дай мне унести стул, а когда я его верну, можешь оставить себе еще и депозит.

Администрация пекарни располагалась на третьем этаже завода, вдали от миксеров, месильных машин и разделителей теста, которые заполняли второй этаж, и печей, стеллажей для охлаждения, станков для резки хлеба и упаковочных станций, которые были на первом.