Я собирался уже посоветовать ему засунуть свое предложение вместе с вонючими заграничными теориями куда подальше, но одно его слово остановило меня. «Лордс». Мне никогда не приходилось играть там, но найдется ли на свете хотя бы один игрок в крикет, что упустит такой шанс? Вы скажете, что то была детская забава по сравнению с играми, в которые доводилось мне играть потом, но должен признаться – сердце подпрыгнуло у меня в груди. Я был молод, впечатлителен и почти тут же ударил с ним по рукам в знак согласия. Том удостоил меня еще одного громогласного хлопка по плечу (ох, и любили поколошматить друг дружку эти задушевные чемпионы моей юности) и объявил, что дело решенное.

– Тебе, конечно, захочется немного потренироваться, – говорит он и наскоро прочитывает лекцию о том, как сам поддерживает себя в форме: пробежки, упражнения, отработка удара – все, как в школе. Отсюда его снова завернуло к минувшим золотым денькам: он ездил в прошлом месяце всплакнуть над могилой Арнольда (наш достопочтенный ментор сыграл в ящик годом ранее, и, на мой взгляд, вовсе не безвременно). Возбужденный перспективой игры в «Лордс», я был по горло сыт нашим благочестивым мастером Брауном и, когда мы стали прощаться на Риджент-стрит, не удержался от искушения вонзить шпильку под панцирь его самодовольства.

– Даже выразить не могу, как я рад видеть тебя снова, старина, – говорит он, пожимая мне руку. – Так приятно знать, что ты будешь играть за нас, конечно, но лучше всего было повстречать нового Флэшмена, если ты понимаешь, о чем я. Странно, – продолжает он, засунув большие пальцы за пояс, склонив голову и глядя на меня искоса мудрым взором, похожий на сидящую на ветке сову, – это напоминает мне о том, что Доктор говорил на уроках конфирмации – про человека, возрождающегося вновь. Теперь такое случилось с тобой – в моих глазах, если ты понимаешь. Так или иначе, я чувствую, что стал лучше, чем был час назад. Да благословит тебя Господь, старина!

Я по-быстрому вырвал у него руку, пока он не заставил меня хлопнуться на колени для того, чтобы помолиться и хором пропеть «Просвети разум мой». Браун поинтересовался, куда я направляюсь.

– А, вниз, на Хаймаркет, – отвечаю я. – Намерен немного поупражняться.

– Отлично. Нет ничего лучше хорошей пешей прогулки.

– Ну да… Вообще-то, я собирался покататься верхом, знаешь ли.

– На Хаймаркете? – он нахмурился. – Но там ведь нет конюшен?

– Что ты: самые лучшие в городе, – говорю. – Несколько английских ездовых, но по преимуществу французские кобылки. Все в черном и красном шелке; отличное упражнение, только вот ч-ки утомительное. Не желаешь ли попробовать?

На мгновение он растерялся, потом понял, и лицо его сначала сделалось пунцовым, потом побелело. Мне показалось, что Том вот-вот упадет в обморок.

– О Б-же, – прохрипел он.

Я ободряюще похлопал его тростью.

– Помнишь Стампса Хэрроувелла, сапожника из Рагби, со здоровенными икрами? – Я озорно подмигнул ошарашенному Брауну. – Так вот там есть одна немецкая шлюшка, у которой ляжки даже больше. Она как раз с тебя весом – можешь попробовать свои силы.

Я со всевозрастающим удовольствием слушал булькающие звуки, доносящиеся у него из горла.

– Слишком сильно для нового Флэшмена, а? – спрашиваю. – Теперь тебе, наверное, жаль, что ты пригласил меня играть вместе с твоими благонравными дружками? Да вот только поздно, юный Том: мы ведь ударили по рукам, не так ли?

С трудом овладев собой, он сделал вдох.

– Можешь играть, если хочешь, – выдавил Браун. – Глупостью с моей стороны было спрашивать тебя, но если бы ты стал тем человеком, какого я надеялся найти, ты бы…