И вот именно тогда, выйдя из общаги с одной спортивной сумкой и рюкзаком за плечами, продолжатель рода Веберов оказался не в самой приятной ситуации. Нельзя сказать, что выбора у него не было совсем: самым логичным было бы вернуться в Новокалачинку, так сказать, в родовое гнездо, где, по крайней мере, была крыша над головой и регулярное, хоть и без разносолов, питание. Но эта простая логика вступала в диссонанс с его жизненным кредо – никогда не признавать поражений, а вернуться к матери значило для молодого максималиста признать себя неудачником, слабаком, не способным решить свои проблемы самостоятельно. На остатки своих скромных финансов он купил бутылку «Русской» и пошел в парк, куда так часто ходил один и с приятелями во время своего короткого студенчества. Было там одно удобное бревно в кустах, где Кондрат любил иногда посидеть в одиночестве.

Быстро шагая по скрипучему снегу, он хотел поскорее усесться на свое заветное место, распить бутылку, закурить сигарету из смятой в кармане пачки и немного согреться на морозе. В тот момент ему казалось, что водка – это именно то, что поможет решить проблемы, прояснит сознание и подскажет, как быть дальше. И каково же было его разочарование, когда он увидел на своем бревне какого-то усатого мужика, который с комфортом там обосновался и сидел в позе мыслителя, подперев правой рукой голову и страшно дымя дешевой вонючей сигаретой.

– Эй, мужик, свалил бы ты отсюда по-быстрому в увлекательный пеший эротический тур, этот столик уже давно зарезервирован представителями поколения Z, – в бешенстве выдохнул неудавшийся студент.

– Ну, если зарезервировано, тогда конечно, – миролюбиво протянул мужик, не вынимая сигареты изо рта и не делая попытки встать, – это само собой. Квитанцию давай! – неожиданно громко рявкнул он.

– Ка-акую квитанцию? – от неожиданности заикнулся Кондрат.

– Как это ка-акую? – передразнил его усатый. – На столик зарезервированный! А то, ишь, в эротический, значит, тур… Сам туда сейчас бодро зашагаешь, салага.

Разъяренный парень швырнул на снег сумку и рюкзак, встал в привычную стойку и резко выбросил вперед правую руку, которая внезапно вместо головы противника встретилась с его рукой. Огромная лапища выдернула руку нападавшего куда-то вверх, и молодость должна была ретироваться, оказавшись поверженной в снег.

– Каратисты, пля, пороху не нюхали, сопляки, – бурчал мужик, так и не выплюнувший изо рта сигареты. – ВДВ, Первая Чеченская. Да вставай ты уже, жёваный крот, – добродушно пробасил он.

С лицом, побелевшим и перекошенным от бешенства, стыда и отчаяния, Кондрат поднялся и попытался решить для себя, то ли уже биться с этим «чеченцем» смертным боем, все равно терять было нечего, то ли развернуться и с позором уйти. Но его юношеская вспыльчивая натура решительно дала приказ кулакам сжаться, а зубам по-звериному оскалиться, ибо нельзя простить такой позор. С остервенением развернувшись к обидчику, он неожиданно встретил на себе взгляд смеющихся голубых, почти прозрачных глаз усача, и не было в той синеве никакой агрессии, злости или презрения, и молодецкая удаль, не найдя, чем себя распалить, как-то сама по себе увяла и пожухла.

– Ну, садись, что ли, рядом, места хватит, будем считать, что столик зарезервирован на двоих, – со смехом подмигнул усатый. – Чего кислый-то такой, на людей бросаешься? Курить будешь? – предложил он парню смятую пачку «Оптимиста».

– Нет, – помотал головой парень, – свои есть, – и они молча закурили в две трубы.

Затем Кондрат встал, достал бутылку из сумки, открутил крышку и сделал большой обжигающий глоток. Водка сразу шарахнула в голову мощным хуком, но в мыслях яснее от этого не стало. Обтерев рукой горлышко, он предложил бутылку чеченцу. Тот хмыкнул, сгреб ее своей огромной ладонью и с удовольствием приложился к холодному стеклу губами, одним махом опустошив флакон почти на треть.