Впрочем, путь ее не долог. Как и «Лаар» до этого, она «рожает» белый шар, который прыгает в направлении других тел, жуткими мешками, валяющихся там и сям. Касаясь трупа, шар растягивается по всем осям, поглощая человеческие останки, которые тоже начинают шевелится и вставать. Философ продолжает пятится, стараясь держать кратковременно «оживающих» мертвецов в поле зрения. Породив новые шары, они вслед за «Лааром» и неизвестной Философу женщиной, тоже превращаются в туман.

Вскоре вокруг не остается ни одного трупа. А в воздухе пахнет какой-то химией. Философ понимает, что это зачистка. Некие силы освобождают город, изгоняя не только живых, но и мертвых. Страшно представить, что творится на городских кладбищах. Философ не думает об этом. Его беспокоят черные шары, о которых говорил милиционер. Он внимательно осматривается, но ничего подозрительного поблизости не обнаруживает. По крайней мере, в той части улицы, где он находится.

– Эй, Третьяковский!.. – доносится из ближайшей подворотни голос Корабельникова. – Где ты, писатель хренов?.. Я нашел пару великов. Вроде, целые!

Он действительно выкатывает два велосипеда. Философ седлает один из них, пробует проехать с десяток метров. Двухколесная машина скрипит, но едет. Поэт присоединяется к нему и они начинают продвигаться к окраине города, в предместьях которого и живет баснописец. В городе тихо, он действительно словно вымер. Оба велосипедиста то и дело вынуждены объезжать брошенный скарб, а также – поломанные транспортные средства, вышедшие из строя или просто не заправленные впопыхах малолитражки, велосипеды с восьмерками передних колес, опрокинутые мотоциклы, но чаще всего разный бытовой хлам. Людей нет – ни живых, ни мертвых. Даже – мародеров. Даже дома выглядят так, словно они вот-вот обрушатся. Оконные рамы перекошены, двери сорваны с петель, на брусчатке блестят выбитые стекла. Под велосипедными шинами то и дело шелестят разбросанные бумажки. Все они почему-то одинакового размера и цвета. Корабельников останавливается, слезает с велика и подбирает несколько бумажек.

– Деньги! – изумленно бормочет поэт. – Сплошь трешки!

– Брось! – брезгливо произносит Философ, но баснописец все же запихивает за пазуху пучок зеленых купюр.

Наконец, они сворачивают с магистральных улиц на тихие улочки окраин и спустя еще полчаса оказываются во дворе загородного коттеджа Корабельникова. Оказавшись у себя дома, баснописец вытряхивает из холодильника всю имеющуюся у него снедь, достает из бара пару бутылок. Выдергивает зубами пробку из горлышка, прикладывается к нему. На лице у него появляется блаженная улыбка. Сделав еще несколько глотков, хозяин дома протягивает бутылку гостю. Выпив и перекусив, они заваливаются спать.

Философу снится детский голос, который повторяет: «Нет, нет, не хочу, не хочу! Это неправильно! Так быть не должно! Оставьте все как есть! Я не пойду с вами! Не заставите!»

«Это же Илга…» – думает Философ во сне и просыпаясь, вскрикивает:

– Илга!

Неподалеку на кушетке, завернувшись в сдернутую с окна штору, храпит Корабельников. Большое окно с частым переплетом неожиданно проясняется. Лунный свет заливает комнату и будит баснописца. Словно лунатик поднимается тот, подходит к окну и распахивает створки. Лунный свет становится ослепительным. Корабельников поднимает голову и начинает истошно, срываясь на визг, орать, тыча пальцем в ночное небо. Философ вскакивает как ошпаренный, хватает возле холодного камина кочергу, замахивается и только тут замечает, что кроме них с поэтом, никого в гостиной нет.

Философ подбегает к окну и видит луну – круглую, маленькую, ослепительно яркую. Что-то не так с этой луной, но что – на первый взгляд понять невозможно. И в следующий миг он понимает, что его смущает. С луной все в порядке, если не считать, что она двойная. И это не от того, что у Философа двоится в глазах после перепоя, рядом с первой висит ее точная копия. Между ними протискиваются тучи и кажется, что какой-то незримый исполин рассматривает грешную землю через позолоченное пенсне.