Надо сказать, мое появление вызвало зеркальный эффект: Матвей в шоке таращится на меня.

Парень первый приходит в себя.

– Что ты здесь делаешь?

– Можно войти? – спрашиваю вместо ответа.

Отходит в сторону.

Прохожу, заглатывая опасный запах и чувствуя, как дрожат не только руки, но и коленки.

Скидываю кроссовки, вешаю куртку, и мы снова цепляемся взглядами.

Глубоко!

Опасно!

Да уж, говорить наедине в пустой квартире – тоже такая себе перспектива. Не хочу оказаться в его постели, ничего не прояснив, а как сказала Аллочка: между нами искрит. Так что какой бы игнор Матвей ни включал, как бы ни старался показать, что я ему безразлична, это не помогает. Я вижу, как нас затягивает в воронку обоюдного желания.

– Проходи! – предлагает парень, указывая в сторону комнаты, разрывая наш взрывоопасный контакт.

Прохожу, чувствуя каждым волоском на теле его обжигающий взгляд, и еле сдерживаюсь от желания обернуться и поймать с поличным.

Диван, сложенное постельное белье, пару неразобранных коробок…

Не знаю почему, но я ищу признаки присутствия другой.

Не вижу.

Это обстоятельство окрыляет. Особенно от внезапно пришедшей мысли: «Чтобы я сейчас делала, если Матвей оказался не один?»

Отбрасываю лишние темы, и без них в голове каша, и, сев на краешек велюровой поверхности, пытаюсь отыскать в отложенной папочке на антресоли сознания схему продуманного бессонной ночью разговора.

Он останавливается у окна напротив и, прислонившись к подоконнику, смотрит, ожидая, что я начну.

– Матвей, давай будем друзьями. Нас же много связывает, – лепечу первую пришедшую на ум фразу, сцепляя пальцы и пытаясь успокоить их дрожь.

Я так и не отыскала в голове слова, с которых собиралась начать самый важный разговор в своей жизни. Видимо, от помех, что создает его сумасшедшая энергетика, пропадают электрические импульсы, что пытается отправить мне мозг, и я ничего не могу вспомнить.

– Друзьями вряд ли, – произносит парень, хмурясь.

– Почему?

Кривится и молчит.

Наверно, он считает, что притяжение, которое искрит между нами, помешает этому.

Да, вероятно, но не могу же я терпеть два года мегабайты его игнора!

– Ты счастлив? – вылетает само собой, ведя совершенно в другое русло.

– Я добился всего, чего хотел.

– Ты счастлив? – повторяю я, впиваясь в любимое лицо глазами и расстраиваясь, что разговор опять не клеится. Матвей закрыт, и я не представляю, как растормошить парня. Я вообще, возможно, не знаю человека, стоящего перед собой. За шесть лет многое могло измениться.

– Если ты имеешь в виду, отошел ли я от факта, что меня предали? – жестко выдает он, и глаза напротив становятся холодными, что я невольно обнимаю себя за плечи. – Не совсем, но оклемался.

– Предали? – почти беззвучно шепчу, выловив в его фразе странное слово и пытаясь осознать, что оно может значить.

Какие-то пару секунд Матвей продолжает растерзывать меня взглядом, а я растерянно хлопаю ресницами.

– Почему ты меня бросила?

Фраза, нарушившая тишину, звучит так горько, что я практически ощущаю эту горечь во рту.

Молча отворачиваюсь.

Как мне объяснить, что для меня его жизнь превыше всего?! Что любая минимально возможная угроза из-за моего присутствия рядом невыносима. А если…

– Вот видишь, даже объяснить не можешь.

«Могу. Только вряд ли ты поймешь», – мысленно кричу парню, но мы на разных берегах и не понимаем друг друга без слов.

– До сих пор не в состоянии принять, что ты согласилась променять наши чувства на деньги.

В висках вместе с пульсом стучит только что произнесенная фраза: «Променять наши чувства на деньги…»

– Что?! Как это променять?

Нахожу его глаза, всматриваюсь.