– Помню Козински, Ходжа – нет.

– Марти Козински был одним из моих лучших друзей. Он из Чикаго. Пришел в фирму за три года до меня и вот-вот должен был стать компаньоном. Опытнейший юрист, мы все им восхищались. Пожалуй, лучший посредник фирмы, блестяще вел переговоры, он не поддавался никакому давлению.

Ламар уставился в землю. Когда он вновь заговорил, то стекавшая с кончика носа вода заметно исказила его произношение.

– Трое детей. Его девочки-близнецы всего на месяц старше нашего сына, они всегда играли вместе… – Он не сдержался и заплакал, закусив нижнюю губу и прикрыв глаза.

Митч почувствовал себя совсем неловко, ему захотелось уйти. Он отвел взгляд в сторону.

– Мне очень жаль, Ламар. Очень.

Ламар взял себя в руки, но слезы еще текли по щекам. Митч посмотрел на кран, он дважды собирался попросить разрешения закрыть воду и оба раза решал потерпеть еще, если уж Ламар терпел. Вдруг это действительно поможет? Он бросил взгляд на циферблат – часа через полтора стемнеет.

– Это был несчастный случай? – спросил он.

– Мы знаем совсем немного. Они ныряли с аквалангами, и на лодке произошел взрыв. Инструктор, местный житель, тоже погиб. Сейчас там занимаются отправкой их тел сюда.

– А что с их женами?

– Они, слава Богу, дома. Это была деловая поездка.

– Не могу вспомнить, как выглядел Ходж.

– Он был высоким блондином, не очень-то разговорчивым. Таких часто встречаешь, но никогда не можешь запомнить. Окончил Гарвард, как и ты.

– Сколько ему было лет?

– И ему и Козински было по тридцать четыре. Он бы стал компаньоном сразу после Марти. Они дружили. Собственно, все мы очень дружны, особенно сейчас.

Обеими руками Ламар откинул волосы со лба на затылок, встал, прошел туда, где было сухо. Вода текла с него ручьями. Он остановился рядом с Митчем, глядя на крыльцо соседей.

– Ну, как «БМВ»?

– Замечательно. Отличная машина. Спасибо, что позаботился об этом.

– Когда ты приехал?

– Сегодня утром.

– А дама приходила? Специалист по интерьерам?

– О да. Эбби с ее помощью потратила всю мою зарплату за следующий год.

– Это хорошо. И дом у тебя прекрасный. Мы рады тебе, Митч. Извини, что все так получилось, но тебе здесь понравится.

– Тебе не за что извиняться.

– Мне по-прежнему не верится. Я просто в шоке. Становится нехорошо, как подумаю о его жене и детях. Пусть меня лучше отстегают хлыстом, но к ним я сейчас просто не в состоянии идти.

Во двор дома вышли женщины и направились к бассейну. Кей завернула кран, струйки воды перестали бить в небо.

Вместе с потоком машин они двигались в направлении центра, на запад, прямо в заходящее солнце. Они держались за руки и молчали. Митч открыл лючок в крыше автомобиля, опустил стекла. Эбби, покопавшись среди старых кассет в бардачке, вытащила запись Спрингстина, вставила в стереомагнитолу. Звучание было великолепным. Новая, поблескивающая в последних лучах солнца машина стремительно неслась вперед, к реке. Вместе с сумерками на летний Мемфис наваливалась душная густая влажность. Оживали площадки для игры в софтбол: на них выходили команды упитанных мужчин в обтягивающих трико и ярких майках, размечали поле, готовясь вырвать друг у друга победу. Набитые подростками автомобили резко тормозили у придорожных забегаловок, где можно было выпить пива, потрепаться, познакомиться с девушками.

Митч начинал улыбаться. Он старался выбросить из головы Ламара, Козински и Ходжа. Зачем грустить? Они же никогда не были его друзьями. Впрочем, ему было жаль их семьи, хотя он никогда не видел жен и детей погибших. А у него, Митчела И. Макдира, простого парня без роду, без племени, было все, чтобы ощущать себя счастливым: красавица жена, новый дом, новый автомобиль, новая работа, новенький диплом Гарвардского университета. Блестяще организованный ум и крепкое тело, которое не набирало веса и не требовало долгих часов сна для отдыха. Восемьдесят тысяч в год, на первых порах. Через два года он перевалит за сто тысяч, и все, что для этого требуется, – работать по девяносто часов в неделю. Да это смахивает на благотворительность!