Чарли внимательно выслушал эту тщательно урезанную версию и ответствовал:

– Чрезвычайно любопытно, Финт, но имени своего вы мне так и не назвали.

Пожав плечами – похоже, выхода не было, – Финт прошептал Чарли свое имя, ожидая взрыва смеха, но ответом ему было лишь:

– О, понимаю. Да, безусловно, это многое объясняет. Разумеется, что до этой темы, мои уста пребудут навеки запечатаны. Однако могу ли я поинтересоваться вашей дальнейшей судьбой?

– А вы все запишете в свою записную книжечку, мистер?

– Не слово в слово, мой юный друг, но меня всегда интересуют люди.

Правило номер один: не болтай лишнего. Этому правилу Финт следовал свято. Но он в жизни своей не встречал «чужого», который бы так мастерски умел сойти за «своего», и потому в мире, который то и дело менял направление, Финт решил не скромничать.

– Ну, поступил я в обучение к трубочисту, раз уж таким тощим да вертким уродился, – рассказывал он. – А потом сбежал – только сперва спустился по трубе в одну шикарную спаленку да влез обратно с бриллиантовым кольцом – свистнул его с туалетного столика. И скажу вам, сэр, поступка умнее я в жизни не совершал, потому что в трубах подростку не место, сэр. Сажа, она везде лезет, сэр, прям вот везде. В любую царапину и ссадину просачивается, сэр, а сажа – штука опасная, с неназываемыми ужас что творит, уж я-то знаю, видал я ребят, которые остались в трубочистах, и плохо они кончили, но, спасибо Госпоже, я-то дешево отделался. – Финт пожал плечами и продолжил: – Такова жизнь, как говорится. Что до бриллиантового кольца, притащил я его скупщику краденого, а тот видит, я парень не промах, ну и определил меня в змееныши, а змееныш, сэр, это…[8]

– Я знаю, кто такой змееныш, мистер Финт, спасибо. Но как так случилось, что вы сменили специальность и стали тошером?

Финт набрал в грудь побольше воздуха, вдыхая пепел прошлого.

– Да незадача вышла, гуся спер, а за мной «ищейки» погнались – только потому, что я был весь в перьях, – я и спрятался в одном из канализационных туннелей, вот. «Ищейки» туда даже не сунулись, куда им, слишком толстые и, мне показалось, еще и поддатые. Так я узнал насчет тошерства; ну вот, сэр, и все более или менее.

Финт так и впился глазами в лицо Чарли, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за маской невозмутимости, и тут Чарли словно бы проснулся и промолвил:

– Финт, а что бы вы делали, если бы вас звали иначе? Скажем, мастер Джеффри Смит или, к примеру, мастер Джонатан Бакстер?

– Не знаю, сэр. Может, вырос бы нормальным человеком.

На это Чарли, улыбнувшись, ответствовал:

– Сдается мне, вы человек необыкновенный, друг мой.

Неужели лицо Чарли осветилось неподдельной улыбкой? С Чарли ни в чем нельзя быть уверенным; так что этот вопрос так и остался непроясненным, между тем как эти двое покинули кофейню и разошлись в разные стороны. Чарли отправился по своим делам, а Финт – обратно домой, осчастливив по дороге Онана покупкой сочной косточки у мясника, когда тот уже закрывал лавку на ночь. Онан, исходя слюною, бережно потащил в зубах добычу домой.

Неплохой денек выдался, думал про себя Финт, поднимаясь вверх по лестнице в мансарду. Еще и деньжат перепало, не говоря уж о полном кармане сахара.

Поднявшись в мансарду, Финт застал Соломона все еще за токарным станком. Странное зрелище представлял собою Сол за работой: он словно куда-то исчезал. Нет, разумеется, он был здесь и никуда не девался; но мозг его временно сосредотачивался в кончиках пальцев: старик ни на что не обращал внимания, кроме своего кропотливого труда, так что со временем все это начинало казаться частью некоего природного процесса, столь же незаметного и неспешного, как, скажем, трава растет. Финт завидовал этой его умиротворенной отрешенности, но ему она точно не подошла бы.