Все, кроме Эллиота и Туи. Чтобы сесть за руль, Эллиоту нужно протрезветь.

– Скажи, Туи, ты не замечал в последнее время кошек?

– Ты о чем? – Туи складывал на столе из спичек бревенчатый домик с такой скрупулезностью, что стены казались выстроенными механически, а не вручную.

– На вызовах, – ответил Эллиот. Голос его звучал глухо и отдаленно. – На каждом пожаре были кошки. Черные и белые. И сегодня тоже.

– Да, я видел кошек. Они повсюду. А что в этом странного?

– Да то, что там всегда одни и те же кошки, Туи. Эти черные кошки, как силы порядка, всегда крутятся поблизости, когда мы хорошо справляемся. Или как сегодня, когда я вынес ребенка. А белые кошки – силы хаоса, всегда появляются на пожарах, которые нам не по плечу…

– Кошки хаоса, говоришь?

Туи так сильно рассмеялся, что на его лбу выступил пот. Когда Эллиот не присоединился к веселью, Туи постепенно взял себя в руки и оценивающе посмотрел на приятеля.

– Ты пьян, дружище. Пьян в стельку.

– Но, Туи, ты же сам сказал, что видел их. А помнишь белую кошку, которая расцарапала Войта? Она вышла из горящей квартиры…

– Ну и что? Кошки, они повсюду, – повторил он. – Да и я не против той животины, что желает подпортить Войту жизнь.

Официантка принесла гамбургеры.

– Перекуси, – велел Туи, – пока не начал снова нести эту чушь. У меня так котофобия начнется, мистер Герой.

К вечеру у Эллиота разыгралось жуткое похмелье, но он обещал Анни позвонить и выслушать ее рассказ об уроках танцев. Он не знал, как рассказать о сегодняшнем происшествии, чтобы не хвастаться, так что промолчал и просто слушал болтовню об Элизабет Лестерфилд, новой пачке для уроков балета, всех этих Барби, которых купил ей Роджер, и о том, как мама сказала, что они с Элизабет пойдут в одну школу.

– А ты не хочешь вернуться в школу в Остин? – спросил Эллиот, прежде чем она смогла остановиться. Затем добавил: – Нет, не отвечай, малышка. Я поговорю об этом с твоей мамой.

– Хорошо. Только, папочка…

– Да? – Вспышка надежды почти парализовала его. Может быть, она все-таки хотела вернуться домой.

– Ты не мог бы называть меня «Анна»?

– Конечно, милая, – выдавил Эллиот. Ему пришлось прокашляться. – Как скажешь.

– Тогда Анна, пожалуйста, – еще раз попросила она. Каждый звук ее голоса выворачивал душу наизнанку. – «Анна» звучит более величаво. Как думаешь?

Она вырастет такой же, как Рита – падкой на вещи и жаждущей внимания. Он понял это в четверг по дороге на работу. Эллиот упустил шанс помириться с Ритой, и эта неудача теперь испортит Анни. Она вырастет, покоробленная куклами Барби. Барби и бесконечными наставлениями Уоллеров о необходимости быть хрупкой и хорошенькой, а не самодостаточной и сильной.

Эллиот приехал на работу около половины двенадцатого и не смог вовремя сменить Дурхама, однако никто и не жаловался.

На этой неделе готовил Туи. Он сделал свои знаменитые красные бобы с рисом, так что все обедали вместе. Разговоры крутились вокруг спасения девочки и предстоящей награды. Васкиз вырезала из газеты статью с фотографией, на которой он склонился над маленькой девочкой, сжимая ее руку. Она даже приклеила эту статью на кусочек картона и заламинировала.

Васкиз предложила ее Эллиоту со словами:

– Для твоего альбома, Франклин.

Он был тронут и смущен.

– Спасибо. – Он не мог придумать, что сказать, но Васкиз, похоже, и не возражала.

– Ну что, лейтенант, – обратился Петерсон с легкой ноткой сарказма. – Каково быть героем?

Эллиот пожал плечами и уткнулся в бобы. Даже стряпня Туи его не привлекала. Ничто его больше не радовало.

– Поговори с нами, дружище, – просил Петерсон. – Скажи нам, каково чувствовать себя героем – спасти ребенка и знать, что она будет жить благодаря тебе?