– Только ради них, Мэри?

– Разве этого мало?

– Значит, тебя саму моя судьба совсем не волнует?

– Ты знаешь, что волнует. Ведь мы дружны с детства! Конечно, я буду очень гордиться, думая, что тот, которого я знаю так близко, стал знаменит.

– Я никогда не буду знаменит.

– В моих глазах ты уже знаменитость – хотя бы потому, что избран в парламент. Подумай только: я никогда в жизни не видела живого члена парламента!

– Ты много раз видела епископа.

– А разве он – член парламента? Но ведь это совсем другое! Он не может стать министром, и о нем никогда не пишут в газетах. Надеюсь, про тебя я буду читать часто – стану каждый раз искать в заголовках что-нибудь вроде: «Мистер Финеас Финн и мистер Майлдмэй сформировали коалицию». Что значит «коалиция»?

– Я все об этом разузнаю и объясню тебе, когда вернусь.

– Если вернешься, хочешь ты сказать? Сомневаюсь, что тебе этого захочется. Если у тебя и выдастся свободная минутка в парламенте, ты, верно, отправишься к леди Лоре Стэндиш.

– К леди Лоре Стэндиш?

– А почему бы и нет? Конечно, учитывая твое будущее, тебе следует проводить как можно больше времени с такими, как она. Леди Лора очень красивая?

– В ней шесть футов росту.

– Вздор! Я тебе не верю.

– Во всяком случае, так покажется, если она встанет рядом с тобой.

– Потому что я такая маленькая и неприметная.

– Потому что ты идеально сложена, а она машет руками, как мельница. Невозможно вообразить женщину, меньше на тебя похожую. Волосы у нее рыжие, густые, непослушные, твои же – шелковистые и мягкие. Руки и ноги у нее большие, и…

– Ах, Финеас, ты выставляешь ее каким-то чудовищем, а между тем я знаю, ты ей восхищаешься!

– Восхищаюсь, потому что в ней чувствуется сила. В конце концов, несмотря на непослушные волосы, и большие руки, и долговязую фигуру, она недурна собой. Трудно сказать, что в ней такого, но она, кажется, собой вполне довольна и намерена добиваться, чтобы с ней считались. И ей это удается.

– Я вижу, ты в нее влюблен, Финеас.

– Отнюдь – уж точно не в нее. Полагаю, я и вовсе не могу позволить себе влюбляться. Хотя, верно, женюсь рано или поздно.

– Надеюсь, что так!

– Но не раньше сорока. Или пятидесяти. Будь я благоразумнее и не обзаведись таким честолюбием, мог бы влюбиться прямо сейчас.

– Я рада, что ты честолюбив: мужчине это пристало. Не сомневаюсь, мы скоро услышим о твоей женитьбе – очень скоро. И если… если твоя избранница поможет тебе достигнуть того, к чему ты стремишься, мы – все мы – будем… очень рады.

На этом разговор оборвался. Общее оживление в гостиной нарушило их тет-а-тет в уголке, и Финеасу не удалось вновь уединиться с Мэри до тех пор, пока не пришла пора накинуть ей на плечи манто в малой гостиной, – в то время как миссис Флад Джонс досказывала что-то важное его матушке. Полагаю, что Барбара как раз в этот момент остановилась в дверном проеме, препятствуя проходу людей и предоставляя Финеасу шанс, которым тот не замедлил злоупотребить.

– Мэри, – сказал он, обнимая девушку и при этом ни словом – сверх того, что уже слышал читатель, – не намекая на нежные чувства. – Мэри, один поцелуй, прежде чем мы расстанемся!

– Нет, Финеас, нет!

Но не успела она ответить, как поцелуй случился – и был принят.

– Ах, Финеас, так нельзя!..

– Можно. Почему нет? И, Мэри, дай мне прядь своих волос.

– Нет-нет, ну право же!

Ножницы тем не менее оказались под рукой, и локон был срезан и уложен в карман – раньше, чем девица сумела оказать сопротивление. Больше ничего не произошло – и ничего не было сказано. Мэри, опустив вуаль, отошла под крыло матери, плача про себя тихими чистыми слезами, которых никто не видел.