– Но почему именно торгового, мистер Тернбулл? – спросил мистер Кеннеди.

– Потому, что торговые округа выбирают депутатов, как сочтут нужным, а на графства и местечки влияют тамошние аристократы.

– Однако же в Шотландии из всех графств лишь полдюжины избрали консерваторов, – заметил мистер Кеннеди.

– К чести Шотландии, – откликнулся мистер Тернбулл.

Мистер Кеннеди ушел первым, мистер Тернбулл – вскоре после него. Финеас хотел было откланяться тоже, но по просьбе хозяина задержался, чтобы раскурить сигару.

– Тернбулл – прекрасный человек, – проговорил мистер Монк.

– Не слишком ли он подавляет?

– Его промах не в этом, а в том, что он забывает о разнице между общественной и частной жизнью. В палате общин такому, как он, пристало говорить с непоколебимой уверенностью. Он всегда обращается не только лишь к парламенту, но ко всей стране, а страна не станет верить тому, кто сам в себе сомневается. Но он забывает, что не всегда говорит со всей страной. Хотел бы я знать, как живется миссис Тернбулл и их отпрыскам?

Финеас по пути домой заключил, что миссис Тернбулл и Тернбуллам-младшим живется непросто.

Все знали: что бы ни содержал закон об избирательном праве, предлагаемый мистером Майлдмэем, в нем не будет положения о тайном голосовании, и потому сторонники идеи, составлявшие сильную фракцию в палате общин и весьма многочисленные за ее пределами, приняли решение выдвинуть отдельный законопроект в преддверии основного. Инициатива, вероятно, принадлежала самому мистеру Майлдмэю: таким образом, если предложение будет отклонено – в чем он не сомневался, – ему в этом отношении не придется больше иметь дело с оппозицией внутри собственной партии. Ожидалось, что прения продлятся не более одного вечера, и Финеас решил воспользоваться этим поводом, чтобы выступить со своей первой речью. Он был твердо убежден, что тайное голосование не несет в себе ничего хорошего, и надеялся высечь из этой убежденности искры того огня, что, бывало, горел в нем так ярко во время дебатов в дискуссионных клубах. Но в назначенный день еще за завтраком сердце его начало трепетать при мысли, что ему придется говорить перед аудиторией, настроенной столь критически.

Он знал, что в течение дня лучше будет отвлечься от размышлений о предмете, и потому постарался провести время с людьми, которые заведомо не станут говорить с ним о тайном голосовании. Утром он навестил мистера Лоу и беседовал с ним почти час, ни словом не обмолвившись, что собирается в тот же день выступать в парламенте. Затем нанес еще несколько визитов и около трех явился на Портман-сквер, надеясь застать лорда Чилтерна. Наступил уже конец февраля; Финеас часто виделся с леди Лорой, но не с ее братом, однако от нее узнал, что тот был вынужден приехать в Лондон из-за морозов. Швейцар лорда Брентфорда сказал, что лорд Чилтерн дома, а проходя через переднюю, наш герой столкнулся со старым графом. Финеасу пришлось объяснить, зачем он пришел.

– Лорд Чилтерн здесь? – спросил граф, обращаясь к слуге.

– Да, милорд. Его милость прибыли вчера вечером.

– Вы, верно, найдете его наверху. Я и знать не хочу, что он делает, – бросил лорд Брентфорд, будто негодуя, что кто-то пришел в этот дом навестить его сына, и резко отвернулся. Впрочем, не дойдя до парадной двери, он, видимо, передумал. – А кстати, Финн, какого перевеса нам ждать нынче вечером?

– Думаю, в голосах недостатка не будет, милорд.

– Что ж, полагаю, мы в безопасности. Вам стоило бы выступить с речью.

– Быть может, я так и сделаю, – Финеас почувствовал, что краснеет.