Недавно такой подход стали оспаривать. На сегодняшний день есть две основные точки зрения по этому вопросу.

Первая принадлежит профессору Д. А. Шестакову. Он предлагает рассматривать преступность как свойство общества порождать преступления[111].

Такая позиция действительно позволяет по-новому взглянуть на преступность, по-новому оценить многое из того, что нам давно известно. Но это всего лишь один из подходов, один из взглядов на осколок нашего многомерного мира. Его нельзя абсолютизировать (в конце концов, сам Д. А. Шестаков одним из первых начал говорить, что нет абсолютного средства борьбы с преступностью), ибо это явно ограничит использование других приемов и методов познания этого феномена.

Некоторое время назад наши философы любили приводить известный пример В. И. Ленина со стаканом, когда он рассматривал стакан и как стеклянный цилиндр, и как сосуд для питья. Сейчас ссылаться на В. И. Ленина не только не модно, но иногда и опасно, однако это не умаляет достоинство примера. Впрочем, чтобы избежать «политической аллергии», можно использовать и другой не менее известный пример из М. Твена. В его произведении «Принц и нищий» один из героев не может занять трон без большой королевской печати – символа королевской власти. Другой же герой использует этот символ для колки орехов. При познании любого сложного социального феномена очень важна точка отсчета, система координат, в которой этот феномен искусственно препарируется. Преступность не является исключением. Именно поэтому она – и явление, и состояние, и процесс, и закономерность, и зло, и многое-многое другое. Здесь нет никакого противоречия и нет попытки совместить несовместимое. Мир сложен и многогранен, поэтому любые попытки его упрощенного рассмотрения бесперспективны. С другой стороны нет ничего более сложного, как подыскать интегративную оценку изначально сложному социальному явлению. Китайцы пытались много веков подряд сделать это через иероглифы, но на каком-то этапе запутались в бесконечном множестве новых сущностей и пришли к необходимости казнить немедленно каждого, кто попытается изобрести новый иероглиф. Значит, наш разум еще не в состоянии пока охватить весь океан знаний разом и сконцентрировать его в коротком и емком образе, понятии, определении. Что ж, остается только двигаться вперед по тернистой дороге познания.

Автор второй точки зрения профессор Я. И. Гилинский, который считает, что «преступление и преступность – понятия релятивные (относительные), конвенциональные («договорные» – как «договорятся» законодатели), они суть социальные конструкты, лишь отчасти отражающие некоторые социальные реалии: некоторые люди убивают других, некоторые завладевают вещами других, некоторые обманывают других и т. п.»[112]. В какой-то мере он прав: людям свойственно иногда достаточно произвольно определять преступность и наказуемость деяний, совершенно не заботясь о последствиях. В истории нашего государства был период, когда были запрещены аборты и очень серьезные и авторитетные ученые описывали общественную опасность незаконного аборта. Наличие уголовной ответственности за аборт привело к тому, что большое количество женщин шло на детоубийство. Через какой-то период времени деяние декриминализировали, детоубийства резко пошли на убыль. Закономерно возникает вопрос, куда же делась общественная опасность? Она же не может появляться и исчезать по воле законодателя.

8 декабря 2003 г. законодатель декриминализировал ответственность за оставление места дорожно-транспортного происшествия лицом, совершившим автотранспортное преступление, исключив из Уголовного кодекса ст. 265. Это произошло несмотря на решение Конституционного Суда, подтвердившего правомерность этой статьи в УК в силу общественной опасности подобного рода деяний