– Как меня зовут? – Она резко отодвинула фоторамку от лица, пронзив глаза незнакомки холодным острым взглядом. Больше ничего ее в данную секунду не интересовало.

– Алиса.

– Алиса? – Она поежилась от своего имени, сорвавшегося с губ незнакомой женщины.

– Алиса Федоровна.

– Как часто у меня бывают провалы в памяти?

– Это первый, до этого момента ты узнавала меня всегда. Я – твоя дочь! – последнюю фразу незнакомка почти выкрикнула.

– А куда вы… ты тогда дела фотокарточку из Адлера?

– Какую карточку? – резко ответила незнакомка и тут же постаралась скрыть искреннее недоумение улыбкой. – А… карточка… наверное, мы с тобой ее куда-то заложили в книги или фотоальбомы.

– А что на ней?

– На чем?

– На фотокарточке… Напомни мне, пожалуйста.

– На ней… – молодая женщина запнулась. – Да то, что и у всех, кто ездил с детьми на юг в восьмидесятых. Море, солнце, горы!

Незнакомка присела к ее ногам и обхватила за колени. Какое же знакомое тепло рук! Ее опять затрясло от замешательства. Ком в горле разрастался. Она готова была разрыдаться от отчаяния и непонимания.

– Если ты моя дочь, тогда кто такая Наташа?

Незнакомка резко отпрянула.

– Нет, нет, нет никакой Наташи, слышишь! Нет! Я – Даша! Слышишь? – кричала незнакомка, губы ее тряслись, плечи дрожали.

– Мы с Наташей ездили в восемьдесят третьем на море, ей было четыре. Вы очень молодо выглядите, сколько вам лет?

– Тридцать семь, – машинально ответила Даша, не понимая к чему этот вопрос.

– А какой сейчас год? – Алиса Федоровна спокойно продолжила, ни на секунду не выпуская из рук вилку.

– Две тысячи двадцать первый… Да, мама, прекрати этот допрос, ты просто неважно себя чувствуешь!

– Наташе сейчас должно быть сорок два…

– Да что ты прицепилась со своей Наташей! – Даша так сильно стукнула кулаком по столу, что звонко дзинькнули пустые чайные чашки. – Твоя Наташа, может, уже кончилась давно.

– Что вы такое говорите? Как кончилась?

– Живет под забором…

– Неправда! – голос Алисы Федоровны сорвался на крик. – У нее ведь Бориска, она обещала больше не… – она запнулась, будто слово, вертевшееся на языке, не успело сорваться с него, а медленно поползло назад и ухнуло обратно в черные недра памяти.

– Не пить? – в голосе Даши засквозила злоба. – Не уверена, что такая женщина, как она, сумела справиться с этой проблемой.

– Ради Бориски же!

Даша угукнула.

– Но как же я? – тихо спросила Алиса Федоровна. – Я имею право видеть свою дочь и внука, вы же не будете меня силой удерживать?

– Да мама, ну что ты такое говоришь! Ну прекрати же!

Алиса Федоровна перестала терзать взглядом вилку и подняла глаза на Дашу. Выбившиеся пряди из прически прилипли ко лбу, вспаханному посередине глубокой морщиной. Уголки рта Даши подрагивали, карие глаза заволокла темная пелена боли. Голубая ленточка височной вены пульсировала, руки беспомощно висели, а грудь так впала, что казалось, будто молодая хрупкая женщина только что получила мощный удар под дых. Даша выглядела скверно, но Алиса Федоровна ничего не могла с собой поделать: женщина напротив нее была ей чужая. Взгляд Алисы Федоровны скользнул к острому плечу Даши. Она долго смотрела на него, в голове воспоминания о девушке не появлялись. В какой-то момент картинка в глазах стала расплываться, и добротный кухонный гарнитур вместе со всей посудой и техникой поплыл куда-то вправо. Ресницы Алисы Федоровны дрогнули, а улыбка некрасиво искривилась. Даша снова подскочила к матери и обвила руками ее колени. Алиса Федоровна напряглась, но высвобождаться не стала, она просто закрыла глаза.

Увидев, как из-под плотно сомкнутых век текут две блестящие капли, Даша отрывисто спросила: