***

— Вот я не понимаю, честно, — уступив место молодой мамочке с карапузом на руках, мы с Румянцевой устраиваемся в самом хвосте Икаруса. — Почему ты помнишь, что борщ — это борщ, что ботинок бывает левым и правым, а, например, сколько стоит проезд в автобусе, забыл?

— Не знаю, — пожимаю плечами и как баран на новые ворота продолжаю смотреть на кондуктора, собирающего с пассажиров плату за проезд: это же можно рехнуться обилечивать так каждого.

— Кстати, о ботинках, – носом киваю к странного вида кедам цвета детской неожиданности, что красуются на моих ногах. — Это точно мои?

— Если в прошлом ты не промышлял кражей чужой обуви, то да, — чеканит пуговица, сияя глазками, как драгоценными кристаллами.— Я их взяла из твоей комнаты в общаге. Кстати!

Отпустив поручень, Аня скидывает с плеча рюкзак и начинает что-то усердно искать.

— Это не то, это тоже, — бурчит себе под нос, плавно покачиваясь в такт движению автобуса, пока я, как настоящий трус, двумя руками цепляюсь за всё, что только можно, лишь бы устоять. Бред! Как вообще люди ездят стоя? И почему мне всё это в диковинку? Неужели я настолько пропитан деревенской жизнью, что боюсь общественного транспорта, как огня?

— Вот! — ликует Румянцева, протягивая связку ключей, и награждает меня обворожительной улыбкой. Немного наивной, но такой искренней и чистой, что зависаю и отпускаю поручень. Хочу, как Аня, быть смелым и ловким.

— Это от твоей комнаты. Держи! — напоминает о себе пуговица, не понимая, что я сейчас целиком и полностью сосредоточен на удержании равновесия. Она смеётся. Ну конечно! Потом берёт меня за руку, вкладывает ключи и сжимает мою ладонь в кулак. — Так-то лучше!

— Да! Намного! — срывается с губ. Правда, думаю я совсем не о ключах.

— Илья, а что с кедами не так? — щебечет Румянцева и вновь хватается за поручень, оставляя меня одиноко болтаться возле задних дверей.

— Они мне велики.

— Сильно?

— Размера на два.

— Странно, — Аня забавно сдвигает брови, пытаясь придумать объяснение.

— Наверно, всё же не мои, — помогаю с ответом.

— Твои, Илья, твои! — со стопроцентной уверенностью заявляет девчонка. — Просто другого размера не было в магазине, а искал ты именно такие.

— Такие? — нет, я, конечно, смирился с деревенским прошлым и дипломом лучшего баяниста, но, чёрт побери, что было с моим вкусом? Мало того что на мне джинсы, облегающие ноги ничуть не хуже капроновых колготок, футболка с идиотской надписью «Аbibas», и ветровка, насквозь пропахшая печкой, так ещё и кеды непонятного оттенка я оттяпал в магазине последние. Пижон, ё-моё.

— Не нравятся, да? — с наигранным сочувствием смотрит на меня Аня, а сама еле сдерживает рвущийся на свободу смех. Та ещё ехидна!

— Нет! – бурчу недовольно и даже не падаю, когда автобус заходит в поворот.

— Мне, честно говоря, тоже, — признаётся Румянцева, сморщив аккуратный носик. — Но другой обуви я в твоей комнате не нашла. Ты бы, Илюш, за поручень взялся, а то мало ли.

— Не упаду — не переживай! — получается как-то грубо и самоуверенно.

— Как знаешь, — на девичьих щеках тут же проступает лёгкий румянец. Немного растерянно Аня отворачивается к окну и молчит. Чувствую себя не в своей тарелке: что мне стоило перевести всё в шутку, а не срываться на единственном человеке, протянувшим мне руку помощи.

— Я знаю, как было на самом деле, — продолжая удерживать равновесие, делаю шаткий шаг навстречу. — Мне их купила бабушка.

— Бабушка?

Получилось! На губах Ани улыбка, а в глазах — интерес.

— Ага! На вырост.

Полупустой автобус моментально наполняется звонким смехом.

— А вот и не на вырост, — хихикает Румянцева, наплевав на недовольно-осуждающие взгляды других пассажиров. — А чтобы ты носочки шерстяные пододевал.