Конечно, если надеть самые широкие очки, прилегающие к лицу, пресловутого un bleu видно не будет. На улице, правда, довольно пасмурно, в очках Алёна будет выглядеть довольно странно… Да и ладно, может, солнце еще выйдет. А кроме того, в глазах трудолюбивых и милых, но довольно ортодоксальных бургундцев-мулянцев она со своими пробежками и так выглядит немножко la folle – сумасшедшей.

Что ж, каждому свое: кому пшеницу сажать-убирать, кому детективчики писать и по бургундским дорогам бегать…

– Ты уверена, что мы можем поехать в бассейн? – не без робости спросила Марина, когда после завтрака начали собирать вещи.

Морис поглядывал на гостью с нескрываемой жалостью. И ворчал, мол, даже он знает, что при ударе нужно немедленно прикладывать лед, тогда синяка может не быть… а вы обе такие безответственные… и вот – пожалуйста…

– Конечно поедем! – лихо ответила Алёна, которая, при всей своей безусловной безответственности, была человеком очень ответственным, а потому не могла допустить, чтобы любимые ею люди, можно сказать, ее семья, лишились такого удовольствия. – Надеюсь, нас не завернут от r^>'еception. Только бы дежурная не испугалась…

Столик при входе в бассейн миновали, впрочем, совершенно спокойно: дежурной на месте не случилось. Поскольку чуть припоздали, промчались на рысях в раздевалку, где никого тоже не было. Точно так же пустовали туалет и душевые. И вот четверка наших дам, предводительствуемая Морисом, вступила под своды основательной и респектабельной писины (извините, но именно так, la piscinе, в женском роде, называется по-французски плавательный бассейн), состоящей из трех отсеков – для взрослых, для детей и для малышни. Народ из окрестных городков и деревень собирался сюда тоже самый респектабельный.

И вот вообразите картину, которая открылась многочисленным буржуазным взорам: впереди шествуют Морис с Мариной – оба стройные, даже худые, в консервативных темных, дорогих купальных костюмах, олицетворение бонтона и комильфо; за ними идут две хорошенькие, как ангелочки, девочки в закрытых купальничках (во Франции, надо сказать, считается жутко неприличным девочкам, даже самым маленьким, щеголять с голой грудью… лифчики там начинают носить чуть где что проклюнется); а замыкает процессию высоченная и фактурная (бедра, бюст!) особа с разбитой физиономией, фингалом под глазом и кроваво исцарапанными ногами, которые вдобавок начинаются от ушей. И с руками хоть и не от ушей, но тоже в полосочку.

Проститутка-уголовница! Где такую нашли? Наверное, русская!

Да, Алёна ничуть не сомневалась, что все посетители бассейна мигом определили ее национальность. И опять благодаря ее внешности.

Вздернув подбородок – у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока! – и сдерживая смех (плечи идущей впереди Марины аж тряслись по той же причине, да и Морис порой оглядывался и хитро подмигивал), Алёна довела Танечку до лягушатника и там уселась в самом глубоком местечке, где вода доходила ей, сидящей, аж до груди. Исцарапанные колени поднимались над водой, блики играли на un bleu… Красотища! Неудивительно, что все, кто проходил к дверям во двор (здание было окружено лужайками с мягчайшей постриженной травкой, там можно было посидеть в шезлонге или поваляться прямо на траве, а потом, пройдя строгую систему душей и водных дорожек для ног, снова вернуться в бассейн) или возвращался оттуда, так и пялились на русскую уголовницу. А та сначала встречала прямо и открыто каждый устремленный на нее любопытный взгляд, но потом отвернулась – ей надоело строить из себя героиню фильма «Посол Советского Союза». Тем более что Танечке требовалось внимание: девочка съезжала с горки и желала, чтобы Алёна ее ловила.