И что тогда сказала Мага?

Ничего. Просто вышла в ночь и пошла к мосту.

Но в ночь она, по-моему, уходила уже до этого…

Здесь у Картасара явный рефрен сюжета. Как подметил ещё раньше этого места вечно наблюдающий со стороны старик Морелли, сюжет, выстроенный в одну линию – пища лишь для читателя-самки… Кстати, о пище. Тут у меня в сумке двуногое без перьев…

Совсем без перьев? – Эльза улыбалась всепонимающе и как-бы слегка капризно.

Ну, просмолить над газом следовало бы, магазинные синие птицы к цирюльнику не ходят, – Фёдор смотрел несколько смущённо, словно сам час назад убил и не очень тщательно ощипал бедную курицу.

Уф, опять мне терзать её бледную плоть, – Эльза взяла курицу, для эксцентрической убедительности пройдясь её оцепеневшими лапами по столу, – кар-кар, птичка, – и они ушли на кухню – включать газ.

Рассуждения о многоплановости прозы Картасара, ненавязчивый звуковой пинг-понг Брубека, а особенно – запах смолистых капель жира слегка плавящейся птицы, настраивали на очень уютную волну лени и некоторого снобистского самодовольства. В смысле довольства своей эрудицией и прозорливостью, довольства ситуацией (уютный дом, где нам всем так хорошо, а за окном – немилосердная приморская февральская ночь), довольства компанией, и даже – будущим, в той зыбкой перспективе, которая бликовала для нас тогда. Ах, полёт этих молодых, самовлюблённых крыл, худо-бедно научившихся рефлексировать собственное бытие выпускников ВУЗа, ах, соблазнительная конфетка элитной жизни в руке ловкого фокусника-фатума, манит-манит – на-ко-ся, выкуси!.. Насчёт «выкусить» – это после, а тогда – вкушали, зачастую – безоглядно, всеядно. И всё-то мы знаем, и всё-то мы сможем…

Тараненко недавно из Питера. Нейрофизиолог, мечтающий о литературном поприще. А кроме этого – дама, не лишённая чисто мужского интеллекта, претендующая на особую светскость и богемность, легка в общении иногда до бесцеремонности, прирождённый лидер, в любой компании не терпящий конкурентов. А ещё она – морж, что тоже даёт ей дополнительные баллы среди почитателей. В продолжение разговора глубокомысленно молчит. Но вот, по удалении Эльзы, встаёт с насиженного тёплого кресла.

– Федя, ты знаком с нашими надувными друзьями? – рядом с телевизором две надувных игрушки, оставшиеся от хозяев съёмной квартиры – змея и лев. – Познакомься, вот это – наш глистик. А это – хранитель дома, мужчина мужественный, но печальный. Не правда ли, чем-то смахивает на тебя?

– Польщён, польщён, – Федя чуть ли не краснеет, мне даже кажется, что стёклышки его ненаших очков слегка отпотевают от такого беспардонного сравнения – надувной лев, тигр тряпочный, бумажный волк – что дальше? Федя немножко хочет быть значительнее. Помнится, по истечению своего четвёртого курса он с гордостью присвоил себе кличку BAK, в смысле – бакалавр, демонстрируя свою веру в превосходство их образовательной системы, а мимоходом – и некоторую степень смешной наивности. И ещё помним мы, как Федя давал торжественное обещание жене Тане, закреплённое бумагой с подписью, что если через десять лет он превратится в сноба и, прочитав литературные опыты молодых дарований, будет процеживать через губу «забавно, забавно», Танюша ему поставит двадцать щелбанов по лбу.

Это основные персонажи сцены, не считая Брубека и Картасара, что же до остальных – Эльза – подружка Тараненко, романтична, молчалива, даже несколько внешне экстравагантна, хотя часто довольствуется ролью безмолвной тени, снимают совместно этот угол, непонятно, что ещё держит их вместе. Относительно меня… Втёрся в компанию, прижился, просто так не выгонишь, иногда умею интересно рассуждать на общие для всех темы.