Что касаемо оригинальной фамилии, то ранее, в сопливо-золотушном детстве, было не все так гладко. Много хлопот испытал Ваня в своем счастливом пионерском отрочестве, называя фамилию учителям, пионервожатым, да и просто одноклассникам. Клички клеились к нему пачками. Приходилось мириться с кличками типа Головатый, Головной, Головешка, Головкин, просто Головка и многими другими производными от слова «голова». Был период, когда он гордо носил таинственное имя Хет-трик (из английского футбольного жаргона), так впечатлявшее девчонок и являвшееся предметом зависти всех мальчишек двора. Много хлопот ему доставила прилипшая много позже «обзывалка» Головотяп. Ею наградил Ваню преподаватель физики в институте. Но дольше всего он носил странно ассоциировавшуюся с фамилией кличку – Голый. К ней прибавляли то хвост, то простое русское имя Вася. А потом и вовсе немецкое Вассер. Окончив институт тогда еще в Ленинграде на троечки, Голый Вассер, он же Иван Львович Голова, был распределен в город Земск на довольно заштатную и нудную должность. Умея угадывать изменения в стремнине бурной реки под названием «текущая ситуация», Голова – Голый Вассер подсиживал своих менее прозорливых начальников, продвигаясь по карьерной лестнице так легко, словно ехал под горку. Одним из первых он поддержал непопулярный в народе, но пропагандируемый в стране запрет на национальную забаву – пьянку. В городе начались показательные безалкогольные свадьбы и дни рождения. Марафонские забеги под лозунгами «Бежим от водки к светлому будущему» и «Марафонец – он гонец! Не пьет спиртного – и конец!». Как вы понимаете, вдохновителем и организатором всего этого трезвого экстаза стал дальнозоркий Голова Иван Львович. Эти мероприятия, как правило, заканчивались грандиозной попойкой, потому как разливали втихаря из-под пиджака и в чашки чайного сервиза. Но не результат важен, а сам процесс, о котором напишет районная газета и расскажет местное областное телевидение.

Чуть позже, став вторым секретарем райкома партии и заведуя идеологической работой, он перетянул весь город транспарантами, призывавшими к «ускорению», «перестройке», «плюрализму» и «самокритике». Со всех фасадов домов центральной улицы на ошарашенных прохожих навалились своей давящей информацией «Сводки с полей», «Достижения прокатных станов», «Даешь укрепление совхозов!», «Хозрасчёт идёт в зачёт», «Долой кампанейщину и болтовню», «Наш прожектор перестройки выхватил из тьмы застоя недостатки!» и прочую передовую белиберду, которая в тот момент была модной, так как слова «тренд» еще не завезли на просторы необъятной страны. Критика дошла до заоблачных высот. Начальников уже не просто критиковали, а ругали в лицо, и всё это под одобрительные взгляды самого бичуемого и его окружения. Нос по ветру новых веяний необходимо было держать.

Плакаты раздражали горожан, отпугивали бродячих собак и давали прогрессивным художникам волю для разгула фантазии. Их произведения, однако, претерпевали изменения очень быстро. Все без исключения плакатные рабочие и работницы в первую же ночь обросли усами и бородой. Некоторые украсились рогами и хвостами. Надписи дописывались и искажались. Но это было не столь важно. Фотограф райкома партии Семен Абрамович Лупоглаз запечатлел плакатную красоту. Успел он сделать это до преображения и разместил фото в районной газете. Их подхватила областная «Правда Заволжска», а далее и центральная «Правда». Успех инициативы Вани Головы был оценен по достоинству. После провала городом плана по заготовке, производству, выпуску и наладке – первого секретаря горкома сняли и назначили на его должность молодого и креативного Ивана Львовича Голову. В это же время на горизонте холостяцкой жизни Головы забрезжила статная фигура. И эта фигура, как вы догадались, была Инны Михайловны, в девичестве Савской. Хотя ходили слухи, что фамилию она переделала из Савоськиной. Инна Михайловна взялась за дело покорения сердца своего избранника с большим энтузиазмом, перекрывающим энтузиазм, с которым ее будущий муж сражался за карьерный рост. А тут ещё и секретарь обкома убеждал, что уровень руководителя комитета партии целого города не позволяет такую роскошь, как холостая жизнь.