Дима лишал её воздуха уверенности в чувствах и мыслях всякий раз, когда открывал рот.

Когда он держал рот закрытым, он, пожалуй, порой был даже милым.

Он проворно опускал её на землю, соберись она улететь повыше. То, что она в себе считала плюсами, он называл глупостями. Её убеждения он именовал наглостью, а порывы и мечтания ловко заворачивал в обёртку вины. Ему было упорно мало её присутствия.

Мало её слов – «сдержанных» и «не тех». Мало восторгов. Мало внимания.

Мало комплиментов и проявлений чрезвычайно важной для него собачьей верности.

Нужно ему сказать.

«Дима, мне слишком мешает вата имени тебя вокруг плеч и горла. Мне мешают твои цепи и удила. Я хочу сама решать, что для меня лучше. Я не хочу тонуть в непонятной вине. Я хочу жить без оглядки на твою злобу. Я не хочу быть виноватой в том, что я это я».

Прямо так и сказать?

«Я хочу, Дима. Я не хочу, Дима».

Да ну нахрен.

Глубоко вдохнув, Вера оставила бесполезные попытки вчитаться в Хартию.

Отбросив на край стола учебники, конспекты и небрежные зарисовки идей, она доползла до кровати и нырнула под одеяло, предусмотрительно захватив телефон и наушники.

На каком факультете учится сторож курицы?

Быстро пролистав плейлист, пальцы остановились на группе, ничуть не надоевшей за бесконечные репетиции. К тому же именно Linkin Park сегодня стал фоном для натягивания тетивы. Кто бы думал, что одной из мишеней окажутся руки под чёрной курткой, которые выглядели так, словно утром разгрузили фуру с битым стеклом.

Где можно так изрезать ладони?

Только кого-то вроде него сегодня и не хватало. Было бы разумнее с начала до конца общаться с ним так, чтобы он и не подумал задержаться на этой кухне.

Угрюмо язвить получалось вполне – но не угостить его обедом почему-то не получилось.

Коснувшись переносицы, Уланова провела пальцами по щеке и ловко убрала волосы с шеи. Со стороны это наверняка выглядело так, будто она снимает с головы паутину.

В каком-то роде это и правда была она.

Ничего не касается кожи. Ничего, кроме прохладного хлопка подушки. Только не прикосновения к шее или голове, только не насилие над мозгом.

Только не на переобитаемом острове.

В комнату ворвалась Лина – невысокая пухлая блондинка с россыпью веснушек и пышущим румянцем. Она энергично перебирала листы, густо усеянные мелкими буквами.

– И года не прошло, – громогласно возвестила она с порога. – Один принтер на весь этаж. Хозяева семьдесят четвёртой готовы нас поубивать уже, наверное.

Плюхнувшись на свою кровать, Лина остановила на Вере полный вовлечённости взгляд.

– Ты уже спать? – светским тоном поинтересовалась она. – А Хартия не выстрелила?

Ангелина Левчук была одной из немногих в этой общаге, кому иногда хотелось отвечать.

– Мозги плавятся, – отозвалась Вера, вытащив правый наушник. – Всю неделю хэллоуинские репетиции. Сегодня сбежала с генеральной, чтобы отдохнуть, а получила тревожное знакомство со сторожем курицы истрепавший нервы телефонный скандал.

– Дима? – мягко спросила соседка, схватив с тумбочки пилку для ногтей.

– Да. Никак не соберусь с духом сказать ему всё.

– Что – всё? – предсказуемо поинтересовалась Ангелина.

Ты же не понесёшь это сплетней по городам и весям?

– Что хочу отдохнуть от него. Он как-то… – махнула Вера ладонью, задев тонкий шнур наушников, – затянулся узлом, короче. Замкнулся вокруг меня.

– We’re building it up… To break it back down3, – сообщил Честер в левое ухо4.

Левчук выглядела так, словно усиленно перебрала в голове сотню метафор, но так и не сумела полно представить мужика, который затянулся узлом.

Вера прикрыла глаза, вслушиваясь в голос Беннингтона.