Как-то раз, когда мне было пятнадцать, мы с моей кузиной Рэйчел пробрались в ланаи, открыли заветный шкафчик с темными плетеными дверцами и выпили по четыре стопки рома, пока в другой комнате взрослые играли в карты. Помню, как мне хотелось, чтобы веранда перестала кружиться. С тех пор я больше не пью ром.

Би вернулась с двумя бокалами «Гордон грин» – огуречный сок, смешанный с соком лайма, немного джина, сахарный сироп и щепотка морской соли.

– Ну давай, рассказывай.

Я сделала глоток и подумала, что рассказывать-то и не о чем. Ни одной мысли. В горле снова встал ком. Я открыла рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, однако слова не шли, и я уставилась на свои колени. Би понимающе кивнула.

– Все ясно.

Мы сидели молча и глядели на завораживающие языки пламени до тех пор, пока у меня не отяжелели веки.

Второе марта

Не знаю, что разбудило меня утром: то ли волны, которые обрушивались на берег с таким грохотом, что казалось, будто бы море стучится прямо в дверь, то ли аппетитный запах из кухни – пахло блинчиками. Никто уже не ест на завтрак блинчики, по крайней мере, взрослые точно не едят, тем более в Нью-Йорке. Возможно, я проснулась от дребезжания мобильника: он трезвонил между диванных подушек. Ночью я так и не дошла до гостевой спальни: свалилась от усталости. Или перенервничала. А может, все вместе.

Откинув одеяло, которым меня заботливо укрыла Би, я заметалась в поисках телефона. Звонила Аннабель.

– Привет! Хочу узнать, как ты добралась. Все в порядке? – весело сказала она.

Честно говоря, порой я искренне завидую Аннабель. Жалею, что не могу, как она, дать волю чувствам и хорошенько выплакаться. Видит бог, мне бы это не помешало.

Сейчас Аннабель на месяц переселилась ко мне – ее соседи сверху решили научиться играть на трубе.

– Кто-нибудь звонил? – с надеждой спросила я.

Конечно, она поняла, кого я имею в виду. Довольно жалко с моей стороны, но мы с Аннабель уже давно не стесняемся выглядеть несчастными друг перед другом.

– К сожалению, нет.

– Ну и ладно. Как ты там?

– Нормально. Сегодня утром встретила в кафе Эвана.

Эван – бывший парень Аннабель, тот, за которого она не вышла, потому что он не любил джаз; впрочем, других причин тоже хватало. Давайте-ка по порядку… Он храпел. И ел гамбургеры – серьезный недостаток, ведь Анни вегетарианка. Да, еще имя. Нельзя выходить замуж за человека по имени Эван.

– Вы говорили?

– Вроде того. – Голос подруги вдруг стал отстраненным, словно она делала два дела одновременно. – Правда, вышло по-дурацки.

– Что он сказал?

– Познакомил меня со своей новой пассией, Вивьен.

Аннабель произнесла имя девушки, как будто это было название заразной болезни вроде чесотки или стафилококковой инфекции.

– А ты, случаем, не ревнуешь, Анни? Вспомни, ведь это ты его бросила.

– И нисколько не жалею.

Так я и поверила!

– Анни, я знаю Эвана. Если ты позвонишь ему прямо сейчас и скажешь, что чувствуешь, он твой. Он до сих пор тебя любит.

В трубке молчали, словно подруга размышляла над моими словами.

– Алло, Анни, ты там?

– Угу. Прости, отвлеклась. Курьер принес посылку, нужно было расписаться. У тебя всегда так много почты?

– Значит, ты ничего не слышала?

– Прости. Что-то важное?

– Нет, – вздохнула я.

Аннабель считает себя неисправимым романтиком, но ни это, ни ее социологические исследования не помешали ей достичь немыслимых высот в умении разрушать отношения, когда дело касается любви.

– Ладно, позвони, если захочешь поболтать, – сказала она.

– Обязательно.

– Я тебя люблю.

– А я тебя. Да, не смей трогать мой увлажняющий крем от Лауры Мерсье! – полушутя-полусерьезно предупредила я.