Время от времени я бросал взор на песчаный залив, над которым так величаво возвышается базальтовая пирамида горы Сен-Мишель. Был один из тех опасных дней, когда песок, делаясь более подвижным и более алчным, чем обычно, пожирает всякого неосторожного путника, который осмеливается идти вперед, не прощупав предварительно почву под ногами. Песок, как говорят в наших краях, затягивал несчастных, и колокол на горе уже дважды или трижды извещал о беде похоронным звоном. Внезапно я услыхал крики: «На помощь!» – и увидел в песке странное тело, которое не было похоже на человеческое, но, однако же, притягивало взор своей белизной и, казалось, боролось со стихией, выказывая совершенно непостижимую стойкость. Я бросился на помощь, но не успел я швырнуть несчастному созданию «песочную» веревку, которую мы всегда носим с собой, как оно, не переставая стонать, скрылось из моих глаз и песок, клубясь в огромной воронке, поглотил его. Судите сами, какое отчаяние охватило меня, тем более что мне показалось, будто напоследок с уст несчастной жертвы сорвалось мое имя. Я поспешил погрузить в песок палку для ловли сердцевидок, надеясь подцепить существо, увязшее в песке, за край одежды, и с невыразимой радостью почувствовал, что железный крюк, венчающий палку, уткнулся во что-то твердое и прочное, так что у меня появилась надежда вытащить на поверхность неведомое существо, молившее меня о помощи. Изо всех сил, сударь, я боролся против Харибды, не желавшей отдавать добычу, и был несказанно удивлен, когда, дотащив мой драгоценный груз до полоски твердого песка, которая, как нарочно, располагалась совсем рядом, узнал в спасенном мною существе Фею Хлебных Крошек: она дышала, она была жива, мой гарпун очень удачно зацепился за один из ее длинных зубов, и это помогло мне выудить ее из песка. «Черт возьми, – подумал я, – пожалуй, Фея Хлебных Крошек была далеко не так неправа, как мне казалось, когда сохранила эти два ужасных клыка, оскорблявшие мой детский взор; сегодняшнее происшествие лишний раз доказывает, что осторожность и скромность – вещи куда более полезные, чем красота». Мысль эта вкупе с видом Феи Хлебных Крошек, которая, поднявшись с песка, принялась весело притопывать своими маленькими ножками и припрыгивать, словно забавные куколки на девичьих роялях, привела меня в такой восторг, что я не смог удержаться и громко расхохотался. Самое удивительное, что, сделав два прыжка и два пируэта, Фея Хлебных Крошек стряхнула со своего кукольного наряда, который я вам уже описывал прежде и который украсил бы витрину самой роскошной игрушечной лавки, всю грязь и пыль.

– По правде говоря, Фея Хлебных Крошек, – воскликнул я, продолжая смеяться, поскольку она продолжала приплясывать, – никто лучше вас не сумел бы устранить любой непорядок в одежде, и самые элегантные из наших модных торговок могли бы вам позавидовать, ибо, к моему великому счастью, вы выглядите нынче еще более нарядной и изящной, чем в ту пору, когда признались мне в любви. Но осмелюсь ли я спросить вас, Фея Хлебных Крошек, волею каких удивительных обстоятельств госпожа стольких владений, соблаговолившая украсить своим сельским домиком стены жалкого арсенала графства Ренфру, увязает в песке близ горы Сен-Мишель, меж тем как все ее друзья уверены, что она находится в Гриноке?

Услышав эти слова, Фея Хлебных Крошек поджала губы с видом наполовину смиренным, наполовину кокетливым – насколько это было возможно при ее длинных зубах – и, перебрав в уме несколько риторических фигур, отвечала вот что: