Чего только не покажется, когда долго остаешься наедине с мрачными серыми стенами заброшенного дома. Пора было ложиться спать. А засыпать было страшно. Сны, как дверь, проводили к тому, чего видеть не хотелось. Анита долго бродила по дому, оттягивая момент, когда придется лечь в постель. Нужно уезжать отсюда. Но куда? Где еще ей забесплатно предоставят ночлег? В гостиницах дорого и неуютно. А здесь старинная кровать под пыльным балдахинам, будто создана для принцессы. Но ложась на нее, Анита упорно ощущала себя не принцессой, а жертвой.

В третьем сне она подошла близко к женщине. Вблизи та уже не казалась такой красивой. Наоборот она ссутулилась, сгорбилась, скукожилась, как старуха, а романтическая накидка за ее спиной оказалась двумя обвисшими черными крылышками.

– Зачем ты мучаешь меня? – вопрос возник сам собой, будто истерзанная душа Аниты спросила ее губами.

Женщина подняла глаза. Не женщина – фея. И глаз у нее не было. Корявая сильная рука вцепилась в волосы Аните, заставила ее наклониться над незаконченным гобеленом.

Шепот феи показался бессмысленным.

– Я отдала свои глаза им, чтобы они следили за вами, людьми, с гобеленов. А ты отдашь мне за это свои глаза. Ты же всегда любила читать сказки о феях. Пора платить!

Боль оказалась обжигающей. Кровь капала на гобелен, а фея похорошела.

Пробуждение было болезненным. Солнечный свет обжигал. С пазлов смотрели глаза шпионов. Теперь она точно знала, что это шпионы.

– Все, как в случае с Этной, – шепчет над смертным одром Марк. – Мне не стоило привозить сюда близких мне людей. В доме, наверняка, какая-то инфекция.

– Она долго не проживет!

Это слова доктора. И вздох брата. Последний ехидно улыбался. Кажется…

А потом было темное пространство на радужной картине. Отсюда не выбраться. Кругом вьются то ли нити, то ли детали пазла. Она внутри пазла? Похоже на то! Только тут не радужно, как кажется снаружи. Тут тесно и холодно, а глазам больно смотреть во внешний мир. И разглядеть удается лишь дом, по которому снова гуляет Аспазия, почему-то надевшая ее платья. Во всяком случае Марк и его немногочисленные гости называют эту женщину Аспазией. Она снова живая и никому это не кажется странным. Брат, как загипнотизированный ходит за ней, и даже прислуживает, как рыцарь своей даме. От него такой тактичности и мама не могла дождаться, а эта хрупкая женщина, похожая на средневековую фею, его покорила. А может она и была феей, которой глупые очарованные парни приносят в жертвы своих сестер и подруг. В угловом помещение дома появилась мастерская то ли реставрации, то ли ткания гобеленов. А в саду под зарослями можжевельника теперь лежит надгробие с высеченным на нем именем Анита. Кажется, такое же раньше было у Этны. В том же самом месте. В одном месте не могут сразу уместиться две могилы. Но вот надпись одна и та же может быть и под гобеленом в музее, и на надгробии в саду. Под одним пазлом в доме тоже теперь написано Анита. А внутри этого пазла тесно и темно. Уж сама-то Анита точно это знает.

– Я пойду танцевать с феями сегодня ночью, – с заговорщическим видом сказала Лида. После этого она не вернулась. Дочь аптекаря, ходившая на такие же танцы под луной, не пропала, но сидела теперь в лавке отца неподвижная и глухая, как кукла. Она не была способна даже открыть дверь покупателям или подать микстуру. И что самое удивительное отец не сумел помочь ей ни одним лекарством. Девушка впала в ступор. Все считали, что ее бросил парень, с которым она встречалась в сумерках, но Лотта точно знала, что девушки из деревни ходят ночью на пляски с феями. Не все! Лишь те, которым встретились на безлюдных дорогах странные незнакомки и пригласили их танцевать. Лида рассказывала и, судя по всему, теперь очутилась в плену у фей. Стоит ли пытаться вызволить ее оттуда или по возращению назад к людям она станет одеревеневшей и безучастной к жизни, как Мими, аптекарская дочка. Лотта специально зашла в аптеку, чтобы еще раз на нее посмотреть, выдумав дурацкий предлог, что ей нужны капсулы от бессонницы. Пока фармацевт их искал, она разглядывала Мими, неподвижно сидящую в кресле-качалке у входа. Окошко возле нее было зашторено. Девушки почему-то становилось больно от солнечного света. Вот и сейчас на щеке у нее пепелился ожог, не красного, а черного цвета. Сама кожа распадалась, как зола.