Я вздохнула с облегчением. Посмотрела, на месте ли чемодан. Незаметно сунула руку в саквояж: погладить Буклю. Мы с поросенком пререкались до утра. Пришлось соврать, что в моем мире «аббревиатурой» именуют только очень, очень знатных и важных особ. На самом деле я почти не лукавила – судите сами: РФ, МК, РАН, я уже не говорю про Газпром…

Так «Бенджамин Ульрих Клементий Лаврентий Ясновидящий» превратился в «Буклю».

Букля – фамильяр. Если верить розовому чуду (а я бы не стала этого делать), он – из старинного рода Ясновидящих помощников ведьм и колдуний. Поживем – увидим. Сомневаюсь, что я – ведьма, но Букля был абсолютно уверен в том, что ведьмой (колдуньей) считается та, что обладает магией, если она, конечно, не фея. И если рассматривать сложившуюся ситуацию с этой точки зрения, то…

– Вот она!

– Энн, какие ощущения после суда?

– Проявление магии, которое мы все видели, – ваша реакция на явную несправедливость?

– Вы знаете, где сейчас парик лорда Говарда?

– Парик хрюкал, вы это подтверждаете?

– Возможно, вы лишь заставили присутствующих в это поверить?

Вспышки слепили со всех сторон. Я выдернула руку прикрыть глаза. На пальце повис белый локон, а на дне саквояжа недовольно хрюкнули. К счастью, журналисты так шумели, что этого никто не заметил.

Репортеры мне нравились (что не помешало, однако, подвинуть чемодан к себе поближе). Они были яркими, шумными! Не то что вся эта серая, безликая, до тошноты законопослушная толпа с приличными манерами. А еще они говорили и писали то, что думали (и выдумывали, конечно, тоже). Им это дозволялось, как в старину шуту дозволялось говорить правду королю.

За последний месяц интерес ко мне поутих, но вчерашнее заседание…

– Дайте пройти! Без комментариев! – Уилл схватил меня за руку и решительно потащил к вагону, разгоняя толпу.

– Энн Файер, пару слов о возможностях вашей магии!

– Она поможет выжить в логове чудовища?

– Никто не вернулся от лорда Харди, вам это известно?

Я замерла. Чудовище? Никто не вернулся? В смысле… живым? О чем это они?

– Вы что, не знаете, к кому вас отправили? – взвизгнул от восторга молодой, усыпанный веснушками фотограф, правильно расценив мою мимику.

Что я там говорила о симпатии к местным репортерам, шутах и королях? Забудьте.

– Энди! – раздался крик Уилла над моей головой. – Помоги!

Сразу после этого что-то вспыхнуло, заискрилось, и мы побежали сквозь сиренево‑розовый дым, на несколько секунд заполнивший перрон. В последний момент вспомнила про чемодан. Уилл даже не подумал помочь… На него не похоже. Расстроился, наверное. Ладно, не буду ничего говорить. Уже в вагоне, едва дыша, без сил опустившись в мягкое кресло, я спросила:

– Что… Что это было?

– Дымовая шутиха, – рассмеялся адвокат. – Один из фотографов, Энди, мой друг. Мы часто так делаем в безвыходных ситуациях.

– Это тот, в веснушках?

– Именно. Мы с ним… Два неудачника. Я проигрываю дела. Ему тоже не везет: газеты редко берут снимки, хотя фотограф он отличный! И теперь мы оба перед вами в неоплатном долгу!

– Это еще почему? – я просто опешила.

– Уже утром ко мне стали записываться клиенты. Я теперь знаменитость! Энди повезло еще больше: он единственный, кому удалось сделать снимки ожившего парика судьи, у всех остальных пленка оказалась засвеченной. Газеты Дан-Лана воюют не на жизнь, а на смерть за возможность сотрудничать с ним! Энди наконец сможет расплатиться с долгами, а ведь ему грозила тюрьма, так же как мне – разорение и потеря практики. Вы приносите счастье, Энн Файер!

– Боюсь, вы преувеличиваете, Хатроу.

– Провожающие, покиньте вагон! Ехать пять часов. – Проводник в серой форме отчаянно звонил в колокольчик. – Покидаем вагон, провожающие! Обед через полтора часа, удобства в конце вагона!