Положение резко изменилось после преждевременного, неудачного большевистского мятежа 3–4 июля. Несмотря на все меры предосторожности, предпринятые большевиками, немецкими властями и их агентами, французская и британская контрразведывательные службы очень быстро прореагировали на признаки поддержки немцами пораженческой пропаганды в России против Антанты. Эти союзные разведки передали имевшуюся у них информацию Временному правительству как раз в то время, когда аппарат российской контрразведки был совершенно дезорганизован. Первым предупредил Керенского о возможных контактах между Лениным и немцами французский министр-социалист Альбер Тома. Объявление Временным правительством большевистских руководителей немецкими агентами породило цепную реакцию ложных толкований, анализировать которые в данном контексте нет возможности. Достаточно указать лишь на то, что ликвидация каналов связи между Стокгольмом и Петроградом, которая последовала за публикацией материалов, обвиняющих в преступной деятельности Ленина, Зиновьева, Гельфанда, Фюрстенберга, мадам Саменсон[148] и Козловского, должно быть, положила конец использованию некоторых «каналов и крыш», упомянутых Кюльманом.

Троцкий называет месяц между июлем и августом «месяцем большой клеветы». Это было также время энергичных опровержений. Как только немцы узнали, что Гельфанда обвинили в финансовой поддержке большевиков, они решили потребовать от него немедленного опровержения этих обвинений. К их несчастью, однако, установить местонахождение Гельфанда именно в тот момент представляло большую трудность. Фактически он находился в Швейцарии, и помощникам Ромберга понадобилось немало времени, чтобы связаться с ним и убедить его подписать заявление, заверенное нотариусом.

Подвергся давлению и Фюрстенберг, в этом случае со стороны самого Ленина, с тем чтобы он «разоблачил ложь» о немецких деньгах. Имеются некоторые данные, что Фюрстенберг опасался чрезмерных опровержений, поскольку позднее его могли уличить во лжи независимыми свидетельствами, если бы большевики, против которых выдвинули обвинения, предстали перед судом. Под арестом находилась кузина Фюрстенберга мадам Саменсон, являвшаяся одним из его партнеров в экспортно-импортных операциях в России. Что более важно, был арестован Козловский, связной Фюрстенберга в Петроградском Совете. Фюрстенберг вел дела с ним в Копенгагене, и не было никаких гарантий, что Козловский не заговорит на суде. Даже Ленин в его негодующем обличении «российского дела Дрейфуса», которое он назвал «западней, приготовленной для него и большевиков контрреволюционерами и их пособниками», счел разумным отрицать тесные контакты с Козловским.