– Я не заучивал, многое само запало в душу и выходит на свет.

– Я тоже хочу написать книгу обо всем виденном и пережитом, – мечтательно произнес летописец.

– Прекрасная мысль, – похвалил приятель, – ты прославишь нас в веках.

– Посмотри на звезды, они лежат островами, – заметил Пигафетта туманности над головой. – Почему же у каждой свой путь?

– Господь руководит их движением, – провожая взглядом росчерки звездопада, пояснил Антоний. – Вот и мы несемся по жизни, сгорая, – кто звездой, кто молью.

Они молча смотрели на звезды, старались успеть загадать желания, пока не гасли падающие светила. За короткий миг восхитительно прекрасной кончины божьего творения мечты не успевали облечься в фразы, и тогда оба промолвили про себя одно слово «жизнь».

– Изучаете небо? – услышали друзья голос Альбо. – Сегодня нас ждет тихая теплая ночь.

– Мы говорили о человеческом предназначении, – возвращаясь со звезд, сказал Пигафетта.

– А я второй день думаю о шпаклевке, – признался Франсиско, подсаживаясь к ним. – Здесь нет смолы, пригодной для судов. Нужна вязкая, прочная смола, нужен вар.

– Разве наш уже кончился? – спросил рыцарь.

– Одна часть утонула с «Сант-Яго», вторая уплыла в Испанию на «Сан-Антонио», третья давно использована. Мы надеялись найти смолу на островах, да, видно, ошиблись.

– Что же делать?

– Будем искать.

– В городе?

– Завтра Элькано отправится на берег – он знает толк в этих вещах.

– Сегодня ты с Жуаном принимал послов Сирипады. Зачем они приплывали?

– Зовут его с сыном во дворец.

– Что ответил капитан?

– Третий раз отказался, обещал прислать Хуана с Баррутией.

– Я бы не рискнул… – покачал головой священник.

– Почему?

– Мавры слишком настойчиво приглашают их к властителю. Нет ли тут подвоха?

– Не знаю, не думал… – Альбо устало улыбнулся, закрыл глаза, прислушался к звукам у костров. Морщинки на лице разгладились, но оно не стало моложе, казалось окаменевшим.

– Сейчас бы спросить Сан-Мартина… – загрустил Пигафетта. – Звезды часто говорили ему правду.

– Он обещал пережить Барбосу, – не открывая глаз, возразил штурман.

– Упокой души их, Господи! – вздохнул францисканец. – Никто не ведает своего конца, «доколе не порвалась серебряная цепочка, не разорвалась золотая повязка, не разбился кувшин у источника, не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он был; а дух улетит к Богу, давшему его» (Еккл. 12, 6–7).

– Андрее чувствовал смерть, – вспомнил итальянец. – Что-то угнетало его, но он не придал этому значения.

– Напрасно… – Альбо шумно втянул тонкими ноздрями воздух. – С берега потянуло теплом, – заметил кормчий, – с каждым днем приближается сезон дождей. Не застрять бы в гавани до следующего года!

– Неужели корабли так сильно прохудились? – удивился летописец.

– Не дотянут до Испании. Хорошо бы найти бухту, где никто бы не мешал заниматься делами.

– Чем плох этот залив? – не понял Пигафетта. – Почему мы напрасно теряем дни?

– Спроси Жуана! – посоветовал Альбо. – Он сейчас в каюте занят «делом».

Священник пропел вполголоса:

– Верно, – согласился приятель. – Почему ты тихо говоришь о нем?

– Екклесиаст учил:

«Даже в мыслях не злословь царя, не клейми богатого в спальной комнате; птица небесная может перенести слово, пересказать твою речь».

– Раньше я не замечал за тобой трусости, – упрекнул Пигафетта друга, – а теперь ты боишься, что нас подслушают.

– Сеньор Магеллан был другим человеком. На месте Карвальо он бы не послал на берег Эспиносу вместе с Элькано. Каравелла могла лишиться капитана и главного кормчего.