Весной 1987 года воскресный журнал Providence Journal опубликовал мою статью с фотографиями Сэма и его семьи – и старыми, и современными. На обложке поместили мое стилизованное изображение с желтой звездой на груди. В звезде была фотография подростка Сэма за колючей проволокой. Заголовок статьи был «Выжившие». В их число включили и меня, что еще больше усилило мое самосознание. Вряд ли это было справедливо, но та статья в корне изменила мою жизнь. Я узнала Сэма и историю нашей семьи. После публикации статьи мне пришлось преодолевать необычную эмоциональную вовлеченность и явную потерю журналистской дистанции. Но Сэм был счастлив. Он был рад, что привлек внимание общества к своей истории.

В воскресенье, когда вышла статья, я встретилась с Сэмом в Нью-Йорке. Он приехал навестить своего дядю Айзека Левенштейна, еще одного выжившего из Кракова. Сэм пригласил меня на бранч в модный ресторан, откуда открывался потрясающий вид на Манхэттен. Я спросила, что он собирается делать дальше. Чем стала для него моя статья – концом или началом рассказов о пережитом? Он рассказал о своем «бизнесе холокоста». Он связывался с организациями и музеями, фиксировал судьбы жертв и тех, кто пережил холокост. А еще он собирался рассказывать о пережитом школьникам.

А затем вышла знаменитая книга о том, как немецкий промышленник Оскар Шиндлер спас более тысячи евреев, среди которых были дядя Сэма Айзек и тетя Салли. А Стивен Спилберг снял по этой книге первый фильм о холокосте, имевший коммерческий успех, «Список Шиндлера»^>4. Оказалось, что общество хочет знать больше о холокосте.

Я спросила Сэма, не это ли внимание вызвало у него желание вернуться в Польшу. Он был там лишь однажды, семь лет назад, вместе со своим сыном, Давидом.

– Я говорил тебе, что пообещал матери не возвращаться туда, – сказал он.

Ничего удивительного. Его мать и ее сестра Минна пережили марш смерти из концлагеря Гросс-Розен в 1945 году и после освобождения вернулись в Казимежу-Вельку. Они остановились у еврея, которому удалось выжить в убежище. Но потом в дом ворвались местные жители и напали на них. Им пришлось бежать. Минна выпрыгнула из окна второго этажа и сломала ногу. Сэм нашел мать в Кракове, а Минна лежала в больнице.

– Она сказала мне: «Самуэль, никогда больше не возвращайся домой».

– Понимаю, – кивнула я. – Но ты же вернулся, и все было хорошо…

Надо сказать, что теплый прием в Польше глубоко повлиял на него. Сэм вспомнил свое счастливое довоенное детство и юность, когда он был хорошим учеником и популярным парнем, прекрасно ладившим со всеми вокруг.

– А что дальше? – спросила я. – Ты вернешься в Польшу?

– Не знаю… Может быть… Мне хочется увидеться с некоторыми людьми, когда политическая ситуация улучшится.

– Если тебе понадобится волшебный пендель, готова оказать тебе услугу по-родственному.

Он усмехнулся и подмигнул:

– Я тебе сообщу.

Варшава, Польша, 1991 год

Мой рейс на Варшаву задерживался. Я изучала ожидавших перелета пассажиров. Суровые мужчины выглядели так, словно сошли с экрана из фильма про Джеймса Бонда. Широколицые, в брюках, натянутых чуть не до подмышек, они напоминали мне старые дедовские фотографии. Но он никогда не носил таких ужасных костюмов и кричащих рубашек, сшитых с изяществом мешка для картошки. В качестве багажа у них были пластиковые пакеты, связанные вместе бечевкой. Как-то не фонтан для романтического флёра Старого Света…

Мы с Сэмом путешествовали по отдельности, что дало мне возможность переключиться с моей последней статьи об убийстве семьи адвоката с Род-Айленда: финансовый советник семьи убил адвоката, его жену и дочь из арбалета.