Панцирь и зерцало на царевиче добрые: доспех посеребрен, а булатные доски зерцала вызолочены. Жалко только, попортили бронь братья, но не беда – кузнец починит. Такой доспех нестыдно подарить князю Резанскому. Хороший поминок князю, Иван Федорович точно обрадуется такому подарку, а вот обрадуется ли он, что его боярин лишил живота коротышку оглана – другой вопрос…

Князь в задумчивости смотрел на убитого царевича и не заметил, как появился его верный воевода. Лука Фомич, сердито нахмурив брови, разглядывал убитого оглана, смотревшего в небо совсем неузкими, широко открытыми голубыми глазами.

– Жизни спокойной нам тепереча более не будет, – Лука пнул носком сапога распластавшийся на траве труп царевича.

– Ты о чем, Лука Фомич? – очнувшись от собственных дум, спросил Андрей.

– Царевич это. Теперь татары станут мстить, – глядя прямо в глаза господину, ответил воевода. – За голову твою я не дам и медного пуло, а моя голова за кумпанию слетит.

– Да наплевать, – Андрей обильно сплюнул. – Перестань, Лука. Волков бояться – в лес не ходить, – беспечно ответил князь воеводе. – Меня больше волнует, как Иван Федорович отреагирует?

– Знамо как: выдаст татарам на смерть лютую, – усмехнулся Лука.

– Ну, это мы еще посмотрим, – горячо возразил Андрей. – Бог не выдаст, свинья не съест.

Андрей подобрал знак власти царевича – булаву с яблоком[80] из чистого золота, украшенную драгоценными камнями и жемчугом, снял пояс с убитого, тоже произведение искусства, достойное музея. Ножны опять же по традиции искусно украшены, а кривая сабля – настоящий булатный клинок – нейриз, с узором такого же цвета, как основа, без всяких украшений и позолоты.

Остальные мертвецы своей внешностью совсем не походили на татар. Это видно по доспеху и дорогому оружию, и кони у них непростые, Кулчук первым делом со своими архаровцами примчался ловить коней, но это понятно. Для татарина конь – прежде всего. Булат тем временем с десятком верховых отправился по следам татар.

– Куда это они? – Андрей смотрел на несущихся вскачь всадников.

– На Сенькин наволок, коней пригнать татарских, – посмотрев вслед удаляющимся всадникам, пояснил воевода.

Да, действительно. Широкий заливной луг, носивший имя Сенькина наволока – отличное место для пастбища лошадей, где еще татарам оставить заводных скакунов? Только на Сенькином лугу.

Андрей последний раз посмотрел на тело убитого царевича и отдал приказание Луке:

– Вытряхните из доспеха эту падаль.

– С телом что делать? – спросил воевода. – Как-никак царевич.

Перед глазами Андрея калейдоскопом промелькнули картинки отрубленных детских голов сторожи.

– Собакам скормить, – коротко ответил Андрей.

– Да как можно? Это же царевич!!! – Лука Фомич набрал в грудь побольше воздуха, собираясь перечить своему государю. В голове новгородца никак не укладывалось такое святотатство.

– Ты меня не понял? – Андрей резко развернулся, рукой ухватил воеводу за шею, притягивая голову Луки вплотную к себе.

Волна неподконтрольной ярости захлестнула Андрея, такого с ним прежде не бывало никогда. Образ жизни давал о себе знать, прятать истинные чувства не было необходимости, и зверь, дремавший в Андрее, вырвался на свободу. Бешено сверкая очами, Андрей внятно повторил, чуть повышая голос:

– Я сказал скормить собакам!

Отпрянув от князя, когда тот ослабил железный хват, воевода с перепугу выпустил воздух, незаметно крестя пупок. По ходу дела душегубец Лука нашел на свою голову хозяина-отморозка похлеще, чем сам бывший атаман ушкуйников.

– Как прикажешь, государь, – Лука почтительно склонился в поклоне.