Формируется как бы «вера в справедливость бытия» – весьма специфическая энергия заблуждения. Она как бы отгораживает человека от других, от сопереживания и сострадания. Ведь если другой человек попал в беду – он сам заслужил свои несчастья – мир справедлив! Со мною ведь этого не случилось – я ведь этого не заслужил! Механизм этой веры, этой гордости собственному благополучию особенно проявился в годы сталинских массовых репрессий. Мало кто из впервые попавших в застенки сталинщины сомневался в случайности своего попадания туда и в справедливости несчастья, постигшего других – даже его ближних.

Нравственная неприглядность этой энергии заблуждения была выявлена и психологическими экспериментами. Они состояли в том, что двум испытуемым предлагали тянуть жребий, предупреждая, что вытянувший неудачный жребий будет подвергнут испытанию сильными разрядами электрического тока. После этого «счастливчика» просили дать письменную характеристику «неудачника», которого он до сих пор совершенно не знал. Большинство «счастливых» участников эксперимента (и именно мотивируемых преимущественно ориентацией на успех) искали и находили выражения для описания отрицательных черт «неудачливых» напарников. Отрицательные характеристики давались даже в том случае, если «счастливчику» говорилось, что его напарник сам первым вытащил «неудачный» жребий.

Как часто в жизни вынужденные доставить неприятность ближнему, причинять ему боль – даже помимо собственной воли, предварительно ищут повод обидеться на него, домыслить его вину и тем оправдать свои слова и действия! Спортсмен старательно лелеет «образ врага» – противника, с которым он сразится – надо ведь разозлиться на него, обидеться. Мать старательно объясняет ребенку, какой он плохой, перед тем как наказать его за проступок.

Можно усугубить драматизм оценок, обратившись к трагическому опыту Великой Отечественной войны. А. Адамовичем в его «Хатынской повести», «Карателях», публицистике был описан своеобразный «синдром карателя». Он выражался в том, что эсэсовцы и полицаи во время проведения карательных операций были искренне обижены на свои жертвы. По свидетельствам очевидцев, на лицах карателей застыла досада и обида – почему эти люди сопротивляются, плачут, умоляют – ведь разве не понятно, что им надо идти на казнь, ведь они это сами же заслужили!

Очень прав был П. Я. Чаадаев, писавший, что «невозможно быть вместе благоразумным и счастливым», поскольку для счастья необходимо прежде всего быть довольным собою и всеми, «а кому это кроме безумца возможно»[66]. Получив богатство, почести, славу и предаваясь довольству собой и окружающим, человек начинает считать себя умнее, совершеннее прочих людей, с удовольствием смотрит на все происходящее – он живет в лучшем из миров, а без этого какое счастье?! Такое состояние души П. Я. Чаадаев рассматривал как «безумие самодовольства и равнодушие, вдвое безумнее ко всему окружающему»[67]. «Насыщение гордости», довольство внешним успехом, погоня за славой и удачей заводит в нравственный тупик – обстоятельство, многократно описанное и осмысленное великой русской литературой XIX столетия: в творчестве М. Ю. Ломоносова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и других.

Гордыня веры в «справедливость бытия», доминирование ориентации на внешнее признание приводит к тому, что достижение успеха становится самоцелью, оправдывающей любой путь к нему. Для такой личности нравственно только то, что привело или может привести ее к успеху. И не важно, чем будет объясняться и оправдываться этот успех, в каких терминах он будет выражаться – прибыль, план, пролетарская революция… По отношению к окружающим это все равно будет нравственностью самозванца.