– Спасибо, Пифагор Соломонович, – искренне ответил я, – но когда мы со сверстниками на несколько дней застряли на призывном пункте в Дзержинске и занимались тем, что копали траншею под какую-то канализационную трубу, мы мечтали, чтобы нас призвали в Афган. И я до сих пор вспоминаю это с гордостью, а ты утверждаешь, что я не узколобый. Убить кого-либо во время боя достаточно сложно, палишь на стрельбах из автомата по мишени и хрен попадаешь. Это только в кино: бах и труп, бах и труп. Патроны давно кончились, а все равно: бах и труп. Для меня война, это когда сырой с ног до головы, весь в грязи, трясешься от холода, а дождь не кончается, негде укрыться и даже присесть. Хочешь есть – а нечего, или еще хуже: есть сладкая булочка, и есть выбор, съесть «в тихушку» или поделиться. Легко отдавать то, чего у тебя много, а делиться последним – это очень тяжело. С одной стороны – сила духа, с другой – позор, который всегда с тобой. Поступать достойно легко только лежа на диване, не снимая домашних тапочек.

– Солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, – процитировал устав Пифагор Соломонович, – но вряд ли ты нуждаешься в лишениях?

– Нет, конечно. Особенно не переношу холод. Но жизнь с годами стала такой скучной, а цели такими примитивными… Мысль о том, что в космос уже не слетать, нисколько не пугает и не печалит. Потому что не очень-то и хотелось… И каждый день одно и то же, и каждый год одно и то же! Уже сам себе неинтересен. С людьми общаться неинтересно. Они говорят и обсуждают одно и то же, изо дня в день, из года в год. Особенно раздражают теле-радио-нас ведущие. Они уверены, что они особенные личности, не такие как мы, и знают о нас все. От них прет сытостью, и скрывая презрение, они учат нас как надо правильно жить и пытаются доказать какие мы все, в сущности, …овно и сволочи. Но последнее для нас не является секретом, мы и сами догадываемся, а они, похоже, нет. Поэтому с их стороны это самонадеянно. А с помощью слов человечество изменить в принципе уже нельзя. «Все давно сказано, и к сказанному добавить нечего».

– Андрей, представь, если бог все-таки спустится на землю, – глаза старика впервые потухли, – он их первыми призовет к ответу?

– Нет, конечно. Сначала всех попов…

– Так они же слуги Господни? – наигранно спросил Пифагор Соломонович, но я реально почувствовал волну уважения, идущую ко мне. До этого я чувствовал, в лучшем случае только интерес.

– Сфигали?! – не выдержал я. – Тогда я буду его референтом. Можно?

– Можно, – тихо ответил Старик, и последняя искра в его глазах исчезла под слоем пепла. Он сразу постарел, вся его спортивность и энергичность исчезли, ершик пригладился. «Ильич сдох, а я Фроська Каплан».

Но образ Ильича в подтяжках, объявляющий о начале дискотеки, мне больше нравился, и я начал снова раздувать огонь. В результате, мы пришли к обоюдному решению, что путь к богу лежит НЕ ЧЕРЕЗ ЦЕРКОВЬ. Что даже политики, по сравнению с церковниками, просто «белокрылые лошадки», и их можно, хотя бы теоретически, поменять. Что безнравственность церковников, не в том, что они торгуют свечками и ритуалами, а в том, что они нарушают антимонопольное законодательство. Узурпировали нашу дорогу к Всевышнему, и пытаются никого не пускать мимо своей церковной кассы. Все кто напрямую к Богу – все враги. А иначе этот самый остроумный бизнес и не сохранить. И так уже более двух тысяч лет. Папе Богу, и его семье, где все мужики, вряд ли это может нравиться, и когда у него кончится терпение одному ему известно. А Пифагору Соломоновичу грустно, что большинство не знает другого пути, а меньшинство вообще потеряло ощущение своей связи с вселенским разумом. Это самые страшные люди, они и не верующие и не атеисты. У них сбой в программе уже в третьем поколении. Помолились и пошли убивать, или наоборот. Им по-тромбону, есть ли жизнь на Марсе или нет, нет вопросов – нет ответов.