Вот как Н. С. Лесков излагает содержание «книжечки»:

«…Наши давно окрещённые черемисы и в 1878 году были такие же язычники, какими были до крещения… Им было как-то проповедано евангелие; у них настроены церкви, в которых есть штаты духовенства; это духовенство совершает крещение младенцев и ведёт, конечно, исповедные росписи, в которые надо вписаться, чтобы не подпасть ответственности, а христианства всё нет как нет… И это ещё не самая большая беда, что крещёные черемисы до сих пор не сделались христианами: это у нас случалось и с татарами и с мордвой, у которой до сих пор во весь развал идёт эпоха двоеверия, но вот в чём беда, – что окрещённые черемисы стали нравственно хуже, чем были; что всякий, вынужденный иметь с ними дело, – старается отыскать старого, некрещёного черемиса (из тех, кои отбежали крещения), потому что, по общему наблюдению, у некрещёных больше совестливости… Этого оскорбления святейшей религии Христа не может не поставить нам в вину вселенское христианство! О своём же крещёном поколении черемисы самого невыгодного мнения; да иначе не может и быть. Это окрещённое, но ничему в христианстве не наставленное поколение, как свидетельствует та же книга, изданная императорским Русским географическим обществом (стр. 6), “относительно христианства столь же невежественно, как их отцы и деды, а к язычеству оно успело охладеть, потому что представители его редеют. Теперь можно из подросшего поколения встретить таких, которые не придерживаются никакой религии…».

Исходя из сказанного, Н. С. Лесков делает такой вывод:

«Вот положение, которое едва ли нельзя назвать водворением религиозного нигилизма посредством крещения. А это заявлено твёрдо и никем не опровергнуто, и, хотя или не хотя, ему, очевидно, приходится верить и с ним соображаться. Принимая же в расчёт, что такое явление далеко не единично, его надо считать важным и требующим самых скорых и самых энергических мер к всестороннему поправлению церковного дела. И скорого непременно потому, что церковная беда не ждёт. Мнение это есть едва ли не общее мнение всей церкви, кроме тех, которые свои вкусы предпочитают истинам евангелия»[47].

Из других писателей-классиков оказался невольно причастен к вятскому югу Ф. М. Достоевский, который в 1849 году по Сибирскому тракту следовал в ссылку через Малмыжский уезд вместе с другими петрашевцами.

Автор одной из наиболее популярных биографий Фёдора Михайловича Леонид Петрович Гроссман (1888–1965) пишет:

«Это было первое его путешествие по России. Он знал лишь Петербургский тракт от Москвы и морской рейс из Кронштадта в Ревель. Теперь за две недели русские тройки пронесли его по необъятному снеговому маршруту от Невы до Западной Сибири. Он проехал северным поясом страны по девяти губерниям: Петербургской, Новгородской, Ярославской, Владимирской, Нижегородской, Казанской, Вятской, Пермской и Тобольской. В Приуралье мороз достигал 40 градусов. “Я промерзал до сердца”, – писал о своём первом странствии по необъятной родине петербургский житель»[48].

С великим писателем оказался тесно связан своей судьбой сын известного малмыжского купца Капитон Корнилиевич Сунгуров (1835–1866). Будучи жителем Санкт-Петербурга и находясь за свою революционную деятельность под следствием, в июне 1863 года он дал о себе такие показания:

«…Происхожу из купеческого звания; уроженец Вятской губ<ернии> города Малмыжа. Вероисповедания православного, на исповеди бываю, хотя и не ежегодно, и в последний раз исповедовался и св<ятой> тайне приобщался в нынешнем году, на шестой неделе великого поста. В настоящее время родитель мой приписан к обществу мещан Царского Села. Отец жив, родная мать померла в 1840 году, и теперь имею мачеху. Кроме того, есть у меня брат лет восемнадцати, сестра лет двадцати трёх. Есть родственники в Вятской губ<ернии> в городе Котельниче (дед по матери). Недвижимой собственности родители не имеют.