Радим тактично оставил меня одного, сказав напоследок:

– Обед уже готов, так что мы просто подождём, – и, задержавшись на секунду, чтобы увидеть мой кивок, скрылся за занавеской, заменяющей дверь.

Я огляделся. Широко открытое полукруглое окно выходило на восток, длинный козырёк над ним отсекал большую часть света, лившуюся с неба, а тот, что был снизу, защищал от отражённого пустыней. Кровать, скрытая плотным балдахином тёмно-синего цвета, тумбочка с зеркалом, несколько набитых шерстью и расшитых бисером подушек на полу составляли весь интерьер. Я потрогал постель – жёсткий ортопедический матрац – и вздохнул с облегчением: с казарменного детства не могу спать на мягком. В стену шероховатую, неровную, отделанную под песчаник, был вмонтирован небольшой шкаф, открывающийся нажатием на небольшую панель с привычными пиктограммами. Когда вещи были аккуратно разложены, я принял душ и, накинув футболку и шорты, направился в столовую.

За столом сидели трое: кроме брата и сестры ещё мальчишка лет шести-семи, кудрявый, смуглый, с глазами острыми как у Радима и лицом утончённым, как у Данни. Он обжёг меня взглядом и замер, ожидая, когда нас представят.

– Это Мавид, наш младший брат, – Радим говорил с искренней нежностью и большой гордостью, и я уже приготовился услышать несколько историй, почему именно этот мальчуган самый-самый лучший.

– После обеда я покажу тебе купальню. Ты слышал о ней? – мой гид сменил тему.

– В оазисах не принято экономить воду… Говорят, купальни это демонстрируют в полной мере.

– Правду говорят. Но лучше увидеть самому, – Радим положил мне на большую плоскую тарелку несколько кушаний и поставил передо мной. Запах дерзкий, пряный, совершенно не острый, свежий заполнил меня. Я даже не подозревал, что так проголодался и спустя пару минут уже просил добавки. На вкус все блюда отличались, но как идеально подобранные камни в ожерелье, дополняли, раскрывали и подчёркивали друг друга.

Я ощутил на себе чей-то внимательный взгляд и, подняв голову, встретился глазами с Мавидом. Два чёрных неба смотрели с его лица внутрь меня, казалось, стоит выдержать этот поединок воли и из-под век с короткими ресницами брызнет первородное пламя звёзд. Мне стало жутко, ладони вспотели, появилась отдышка. Радим резко встал и заговорил с братом на местном наречии.

– Не делай так больше! Пожалуйста! Это турист, художник, наш гость!

Мавид "отпустил" меня и тихо произнёс на общем:

– Художник, но не турист, – ребёнок встал из-за стола, – И он говорит на сали (язык жителей Талима, прим. авт.) лучше тебя.

Когда Мавид вышел, Радим, как внезапно опустевший мешок, плюхнулся на пуф и обхватил голову руками.

– Мой младший брат… – начала Данни.

– Мавид – ребёнок. Сложный ребёнок, – перебил её Радим, – Он очень рано остался без родителей. Он прожил один в пустыне среди обломков флаера и тел погибших два дня. Прости его, Вячеслав.

– Я всё понимаю, – мой разум лихорадочно пытался осмыслить происходящее. Мальчуган явно был сильным экстрасенсом. Теперь я жалел, что не сразу задействовал свои импланты. Теперь после инициации всей вживлённой кибернетики, был виден след в воздухе, где сидел Мавид, как на неудавшейся смазанной фотографии. Хотя остаточное поле имело непривычную сигнатуру, любой эксперт сказал бы, что человек просто испытывал сильные эмоции. Хотя мне вообще не было дела до не выявленных телепатов. Этими вопросами пусть занимаются другие. На Талиме пропали люди, приехавшие отдохнуть, пятьдесят человек за два года. За это же время колония приняла две тысячи детей сирот из разных систем. Имея на руках лишь эти два факта, я должен за неделю узнать ответы на все зачем? Почему? Кто виноват? Как пресечь?